О ЗНАНИИ

Средство избежать скуки и подводных камней в жизни. Чтение — разговор с великими. Польза книги

Первый шаг к самоусовершенствованию состоит в строгом уяснении, в чем око заключается. Как иначе возможно достигнуть какого-либо качества, если мы не знаем основных его начал? Прежде всего следует заняться развитием нашего ума, который бывает у людей до того различных, что иногда можно, основываясь на этой разности, признать двух человек, принадлежащих к совершению различным породам существ. Учение представляет один, из лучших путей для достижения цели, а нравственная философия — одну из полезнейших наук. Попробуйте привести в строгий порядок ваши принципы и мысли, и вы скоро увидите, что ваши чувства последуют также за ними по дороге к усовершенствованию.
 

Истинное знание — самый лучший кормчий для того, чтоб безопасно миновать подводные камни житейского моря. В знании самая надежная защита против ложных увлечений и несбыточных надежд. Оно же дает нам средство, чтобы избавиться от скуки, а также, чтобы приобрести общее уважение и почет. Обыденные удовольствия требуют здоровья, богатства, молодости; знание не только обходится без них, но даже вовсе в них не нуждается. Если бы эта толпа скучающих и зевающих существ употребляла хотя бы только одну четверть теряемого ими, даром или на пустяки, времени для того, чтобы развивать свой ум и облагораживать желания, они бы сами увидели, как быстро всеобщее уважение сменило бы, в отношении к ним, равнодушие и как много удовольствия нашли бы они в жизни, не дающей им теперь ничего, кроме скуки и разочарования. Взамен постыдного прозябания среди лени и равнодушия они возвысили бы свое значение той пользой, которую стали бы приносить, а новые, приобретенные ими мысли и знания вдохнули бы в их душу довольство и интерес, постоянно удовлетворяемые и возбуждающиеся вновь.
 

В молодости мы обыкновенно не думаем ни об учении, ни о старании себя усовершенствовать, отлагая эти скучные занятия до будущего времени, когда, как обыкновенно думают, пройдет пора бешеных удовольствий и развлечений. Но годы бегут, леность укореняется, а с ней вместе и старые предрассудки. Способности тупеют, наконец, настает возраст, когда нам делается одинаково трудно как усвоить новые идеи, так и производить что-нибудь самому. Житейская рутина овладевает нами окончательно, а там незаметно подкрадывается старость, живущая единственно по привычке, без всякого желания обдумывать или анализировать свои поступки. Ни будущее, ни прошлое равно ее не занимают. Она воображает, что знает все. Самолюбие, которое, к сожалению, не старится вместе с нами, не допускает в отживших людях мысли, что молодое поколение может что-либо узнать или открыть, чего не знают они. Доказать таким людям, что они ошибаются, равносильно нанесению им величайшей обиды. Старики думают, что они вооружены опытом, и потому претендуют и на знание, и на неразлучное с ним уважение. Все новое делается для них невыносимым, и таким-то путем невежество и зло упрочиваются, без надежды быть когда-нибудь вырванными.
 

Истинное знание приобретается лучше всего в обществе образованных, ученых людей. Таким путем можно узнать многое гораздо лучше, чем даже читая сочинения тех самых ученых, что легко объясняется тем, что изустная импровизация, или разговор о ка ком-нибудь предмете, часто бывает гораздо живее и натуральнее благодаря тому более возбужденному состоянию, в которое приходит всякий во время интересной беседы. Ничего нет мудреного, что человек, имеющий возможность проводить время в кругу гениальных личностей, будет гораздо более образован, чем тот, кто во всю свою жизнь не переступал за порог обыкновенного общества и потому не видел и не слышал ничего, кроме самых обыденных вещей и разговоров. Впрочем, чтение надо признать также крайне полезной вещью, хотя при этом надо особенно помнить, что книги есть дурные и хорошие. Мысли, которые мы слышим, укореняются в нас точно так же, как язык, которым мы говорим. Декарт называет чтение разговором с великими людьми, и притом разговором особенно утонченным, потому что в книгах они высказывают свои лучшие, задушевные мысли. Книгу, по словам одного неизвестного автора, можно назвать эссенцией человеческого духа, энциклопедией людского знания и окончательным плодом работы человеческого ума. Результат трудовой жизни может уложиться в очень небольшую по объему книгу.
 

Книги можно сравнить также с мирными друзьями, приятными и полезными, в которых мы не встречаем ни капризов, ни нескромности. Они дают нам много и ничего не требуют взамен. Мы можем их оставить в минуты, когда довольны судьбой и без них, и, наоборот, иметь полное право возвращаться к ним в минуты горя, с полной уверенностью найти в них советы и утешение. Они сеют в душе нашей зерна знаний, которые, разрастаясь, приносят большие и богатые плоды.
Если чтение хорошей книги не оставит в нашей памяти даже ни одного факта, то все-таки оно принесет нам пользу тем, что приучит душу внимать голосу добра и истины. Польза хорошего сочинения именно такова, и Руссо с Лабрюйером были совершенно правы определить таким образом то добро, которое приносят нам книги. Вчера чтение Сенеки подвигло меня на хорошее дело; сегодня страница Марка Аврелия утешила меня в несчастье. Невольно рождается вопрос: что сталось с душами этих великих людей, чьи мысли спустя столько веков, производят на меня еще столь могучее действие? О! Где бы они ни были, в каких сферах бы ни витали — пусть достигнет до них мое слово горячей благодарности и пусть упадет на их долю частица того счастья, которое они мне дали!
 

Книги книгам, однако, рознь. Я далек от мысли придавать одинаковое значение всем тем сочинениям, которыми завалены наши библиотеки и число которых перешло за пределы полутора миллиона, увеличиваясь ежедневно. Если выбросить все бесчисленные повторения, все сочинения ложные, вредные и даже опасные, то вряд ли бы осталась одна тысячная часть всей этой массы печатной бумаги. Безусловные общечеловеческие истины можно изложить в очень небольшой количестве сочинений, хотя манера выражения этих истин разнообразится до бесконечности. Образ воззрения, нравы и обычаи производят то, что в большинстве случаев люди не столько ду мают об основных истинах, сколько об их практическом применении, и потому нередко случается, что теории, великие сами по себе, остаются мертвыми по их не- приложимости к жизни или, наоборот, приносят вместо пользы один вред. Этот последний случай в особенности имеет место, когда требования теорий превосходят человеческие силы или не принимают во внимание наших недостатков, наших страстей злости и невежества.
 

Читать полезно часто, но не особенно много. Одно дельное сочинение, которое мы изучаем обдуманно и со вниманием, принесет гораздо больше пользы, чем сотни томов, быстро прочитанных без толку и выбора. Такого рода чтение может скорее спутать все наши понятия, чем развить их и привести в порядок. Нравственная пища, которую дают нам мысли, может быть сравнена с пищей физической. Всякий знает, что не та пища нас питает, которую мы проглатываем, но та, которая усваивается нашим организмом. В чтении полезно также следовать принципу умеренности и помнить, что хорошему следует предпочитать лучшее. Даже в хороших авторах следует выбирать для чтения только то, что они произвели действительно превосходного, Существует чрезвычайно предосудительный обычай издавать после смерти великих писателей решительно все, что они написали, даже дурное и слабое. Вред в этом случае тем опаснее, что громкое имя, которым прикрывается дурное произведение, обманывает многих и тем портит вкус и понятия неразвитых читателей. Жизнь так коротка, что ее недостаточно даже для того, чтобы перечесть действительно хорошее. Много ли найдется людей, которые кроме энциклопедии и других справочных книг прочитывают в год сто дельных сочинений. В десять лет это составит всего тысячу, а сколько останется затем еще нетронутых! Страсть к заведению обширных библиотек распространяется все более и более. Здания их уже не могут вмещать всех издаваемых вновь произведений. Конечно, против такого наплыва печатного хлама есть прекрасное средство, состоящее в том, чтобы выбрасывать ненужную старую дрянь, но этим будет задето самолюбие библиофилов, заботящихся гораздо более о выставке, чем о деле.
 

Залог успеха всякого дельного учения заключается в том, чтоб не терять напрасно времени на приобретение сведений не нулевых и бесполезных. К сожалению, правило это очень часто упускается в нашем общественном воспитании. Есть немало в Европе стран, где совершенно понапрасну теряется время на преподавание решительно ни к чему не ведущих предметов, каковы, например, мертвые языки или старинная логика. Времена, когда внешняя форма мышления и разговоров была замкнута в тесные рамки пяти начал, категорий, свойств, силлогизмов и тому подобного, уже давно прошли, и потому пора было бы и нам освободиться от этих схоластических оков. Достойно замечания, что наибольшее значение этой манере учиться придают именно те нации, которые стоят в развитии ниже других. Никакая метода не научит нас думать, точно так же как певец не выработает своего голоса, а танцовщик не приобретет грации и искусства, если оба они, вместо практического упражнения соответственных органов, будут только теоретически рассуждать о том, какие именно мускулы приходят в движение в том или другом случае. Узкие, схоластические формы науки положительно угнетают ум и лишают его возможности дальнейшего развития. Поощрения и награды, раздаваемые прилежным ученикам за успехи в подобного рода упражнениях, еще более портят дело. Вообще, вся эта манера учения производит на меня впечатление такого бега взапуски, на котором состязающимся предварительно связали ноги, а затем стали ставить им в укор, почему они не опередили своих соперников, пользовавшихся полною свободою членов. Чтобы научиться мыслить, существуют всего пять главных учителей: нравственный такт, свобода, занятие, опытность и искреннее желание достичь цели. Последнее может быть важнее всего.
 

Книга, в которой общечеловеческие мысли изложены с наибольшей простотой и в наиудобнейшей системе, может считаться в то же время самым лучшим трактатом логики. Не следует, однако, заключать из этого, что я хочу совершенно изгнать эту науку из круга преподавания, но я считаю только необходимым заключить ее в подлежащие рамки действительной пользы, ограничив объем занятия ею небольшим количеством основных принципов. Что же касается до второстепенных выводов, то они легко усвоятся каждым, кто способен думать, без лишней траты времени на заучивание ненужных форм и терминов.
 

Точно так же, конечно, необходимо усвоить из риторики общие понятия о слоге, об искусстве писать и говорить, со знанием подробностей форм и оборотов речи, не исключая даже таких вспомогательных средств, каковы красивая позировка, жесты и голос. Все эти правила, хоть изменчивы до бесконечности, могут, при общем их знании, принести общую пользу и способствовать ясности, силе и эффекту речи, но решительно нет никакой надобности заучивать эти бесконечные названия различных форм и оборотов, каковы, например, хрии, тропы, метафоры, синекдохи, металепсии, гиперболы, антитезы, эпипоны, парадигмы и весь тому подобный схоластический хлам, над зазубриванием которого напрасно утруждают головы даже в высших училищах. Лучшим доказательством бесполезности такого рода ученья может прекрасно служить то пустозвонство и набор трескучих фраз, которые нам выдаются за истинное красноречие поклонниками подобного рода упражнений.
 

Зубрение правил латинской, греческой и еврейской грамматик должно быть также отнесено к числу потерянных трудов и времени. Истинно образованные люди давно уже восстают против такого преподавания, но дурные обычаи, подобно дурным законам, часто переживают на много веков ту потребность, для которой они были изданы или введены. Их нелепости удивляются все, но никто не дерзает поднять на них руку ради какого-то постыдного равнодушия. Нередко мера, крайне полезная для своего времени, оказывается чрезвычайно вредной для другого. Было время, когда не только божественная служба совершалась исключительно на латинском языке, но когда на нем писались даже публичные и гражданские акты. Науки и творения святых отцов также не знали другого наречия, а равно и сочинения древних писателей не были переведены. Тогда даже современные авторы писали по-латыни, в виду бедности и недостаточной обработки языков современных, и потому нечему было удивляться, если знание латинского языка считалось, при таких обстоятельствах, непременною обязанностью всякого образованного человека. Но теперь все это изменилось. Английский, французский и немецкий языки давно уже прекрасно служат как для литературы, так и для изложения всевозможных деловых актов. Католическое духовенство поняло, что богослужение может не только прекрасно производиться на языке, понятном для всех слушателей, но даже принесет в этом случае больше пользы, потому что заставит молящихся рассуждать о том, что пред ними происходит. Протестанты даже совершенно изгнали латинский язык из своего церковного обихода. Что же касается до языков греческого и еврейского, знание которых считалось необходимым для правильного понимания священных книг, то книги эти в настоящее время переведены и объяснены с такою точностью, что, кажется, новое их толкование могло бы повести только к опасному расколу. В школах было бы, по моему мнению, крайне полезно уничтожить вовсе критические разборы этих книг и употребить выигранное таким образом время на что-либо более дельное.