Наглядное испытание несущей способности железобетонной колонны. Проектировщик сам встал под неё. Последняя работа Райта
Когда Райт увидел, что никакие споры или уговоры не уменьшают опасений строительных инспекторов, он организовал публичное испытание колонны, чтобы продемонстрировать ее грузоподъемность. Колонна и ее лилия были установлены на месте, слегка подпертые деревянными балками, чтобы предотвратить её падение вбок. На конструкцию начали один за другим укладывать мешки с песком. Когда требуемый вес в двенадцать тонн был помещен на лилию, Райт приказал добавить ещё больше мешков, и, как еще один акт бравады, архитектор сам встал под конструкцию. После того как на конструкцию приходился вес в 30 тонн, мешки с песком закончились, но Райт настаивал на том, чтобы нагружение колонны продолжалось, поэтому вместо мешков на лилию начали сыпать рыхлый песок и накладывать чугун. При шестидесяти тоннах появились небольшие трещины, и Райт остановил процесс нагружения. Когда кран оторвал одну из деревянных подпорок поддерживающих лилию, она вместе с грузом отломилась от колонны и упала на землю. Удар 60-ти тонн, упавших на землю с высоты почти в шесть метров, вызвал разрыв водопровода, проходящего под местом падения на глубине 3-х метров. К этому времени проверяющие инспекторы уже уехали, но перед этим они выдали Райту разрешение на эксплуатацию его древовидных колонн. Демонстрация не просто подтвердила правоту Райта: это был, пожалуй, один из самых ярких примеров потрясающей прочности бетона на сжатие. Да, бетон был усилен сталью, но арматурины сами по себе, согнулись бы и потеряли положение задолго до достижения минимальной безопасной нагрузки, не говоря уже о шестидесяти тоннах, которые колонна в конечном итоге поддерживала до появления трещин.
Как обычно, Райт также настаивал на поставке своей собственной визуально ошеломляющей, но заведомо неудобной мебели для штаб-квартиры Johnson Wax. На этот раз стиль архитектора был несколько экстремальным, так как он спроектировал офисные кресла всего на трех ножках, якобы для улучшения осанки рабочих. Хиб Джонсон выразил сомнение и попросил Райта сесть в одно из кресел. Райт сделал это, и оба стул и архитектор рухнули боком на пол. Райт быстро согласился переделать стулья и добавить четвертую ногу. Должно быть, это был в высшей степени приятный для Джонсона момент.
Несмотря на задержки и перерасход средств, Райт пообещал Джонсону здание, прихода в которое его работники будут ждать каждый день, и он его построил. Исследование, проведенное позже, показало 25-процентное повышение эффективности сотрудников в новой штаб-квартире. Большое рабочее пространство, где были установлены древообразные колонны, выглядело почти волшебно.
Рис 36. Дом над водопадом Райта (1935), построенный для владельца сети универмагов Эдгара Кауфмана. Он постоянно занимает высокое положение как самый красивый существующий сейчас в мире дом не для королевских особ.
Рис 37. Музей имени Саломона Гугенхайма (1959) в Нью-Йорке построенный Райтом. Для его строительства потребовалось более четырнадцати лет, в основном из-за нежелания определить дату окончания строительства, а потом из-за бюрократических препонов и изменений в проекте
Свет, проникающий в рабочее пространство между верхушками лилий через трубки Плексиглаза®, дополненный полосой окон верхнего ряда прямо под ними, одновременно придавал и воздушность, и неклаустрофобное ощущение погружения в глубину, как будто смотришь на поверхность воды со дна озера.
Здание Johnson Wax неизменно входит в число величайших работ архитектора. Хиб Джонсон был настолько им очарован, что несколько лет спустя поручил Райту построить исследовательскую башню компании. Как и другое здание, оно имеет гладкие поверхности и плавно закругленные углы, там где обычно располагаются острые грани.
Последняя великая работа Райта
К 1940-м Райт со своей семьей и учениками переехал в Аризону, где они основали Талиесин-Уэст за пределами Скоттсдейла. Райт заболел тяжелым случаем пневмонии в Висконсине, и переезд в более сухой климат казался разумным выходом. Как и в Талиесине, неоплачиваемые подмастерья выполняли большую часть работ по строительству Талиесин-Уэст, хотя и работали за хлеб и воду, хотя первый был явно менее высокого качества, чем тот, которым питались Райты.
После успеха "дома над водопадом" и здания Johnson Wax Райт ожидал больше заказов. К сожалению, Райт часто был сам себе злейшим врагом, и его собственные высказывания в конечном итоге обернулись против него. Являясь самодовольным пацифистом, ему было трудно понять моральную глубину критичных политических вопросов. Поскольку гитлеровская Германия вторгалась в соседние страны, Райт видел попытки Великобритании остановить нацистскую Германию, только как попытки связанные с потугами удержать от распада свою империю. Он также защищал Японию, когда она оккупировала Китай. Несмотря на огромное и, возможно, несравненное эстетическое восприятие Райта, ему катастрофически не хватало политического и здравого смысла. Заявления Райт отворачивали от него многих потенциальных клиентов, особенно после нападения Японии на Перл-Харборт и объявления Гитлером войны Соединенным Штатам из-за поддержки США их союзников. Военные годы были скудными годами для Райта.
Тем не менее, в этой буквальной и метафорической пустыне был зеленый просвет. В 1943 году совет директоров музея Соломона Р. Гуггенхайма, который в то время работал в арендованном здании в Нью-Йорке, попросил Райта спроектировать для них новый музей на участке земли площадью примерно в один акр, принадлежащем музею на Пятой авеню с видом на Центральный парк в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена. Соломон Гуггенхайм сделал значительное состояние на золотодобыче и ушел на покой в 1919 году, чтобы продолжить свою главную страсть, коллекционировать искусство импрессионистов и постимпрессионистов. После 1927 года Гуггенхайму в этом помогала Хилья Ребей (урожденная Хильдегард Анна Августа Элизабет Фрейин Ребей фон Эренвизен), немецкая баронесса и знаток искусства, недавно переехавшая в Соединенные Штаты. Ребей изучала искусство в Берлине и считалась одним из главных авторитетов среди художников-импрессионистов и кубистов. Именно Рибей убедил Соломона Гуггенхайма, что только Райт обладает необходимым художественным видением для реализации такого проекта.
Райт немедленно приступил к работе над музеем. Двадцать лет назад к нему обращался богатый чикагский бизнесмен Гордон Стронг с просьбой спроектировать здание на вершине горы Сахарная Голова в горах Голубого хребта. Стронг считал, что впечатляющие виды с горы сделают его популярным туристическим местом для автотуристов из близлежащих Балтимора и Вашингтона. Райт принял предложение на выполнение заказа и составил планы монументального бетонного зиккурата (ступенчатой пирамидальной башни), окруженного проезжей частью, на которой "люди, удобно сидящие в своей машине", могли наблюдать "весь пейзаж, вращающийся вокруг них, как будто они находятся в самолете". Стронг отказался от проекта, возможно, потому, что постройка того, что предлагал Райт стоило бы целое состояние.
(Необходимого объема бетона было бы достаточно для строительства плотины средних размеров). Как и большинство зиккуратов, тот, что был предложен для горы Сахарная Голова, имел большое основание, которое сужалось по мере роста здания. Однако, работа которую Райт проделал с 1920х убедила его в том, что прочность армированного бетона на растяжение позволила строительство такой конструкции зиккурата, при котором он расширялся бы по мере подъёма от основания; в действительности, перевернутая версия обычного зиккурата. Кроме того, в отличие от зиккурата Сахарная Голова, который был в основном сплошным сооружением, где только общественные здания размещались на его вершине, Музей Гуггенхайма будет полым сооружением, с открытым центральным двором, окруженным наклонными галереями. Лифт доставлял бы посетителей на верхний этаж, где они высаживались и медленно спускались и обходили двор, рассматривая произведения искусства, постепенно спускаясь на первый этаж. Райт завершил свой проект для музея два года спустя, и, вместе с Гуггенхаймом и Ребейм, представил модель предлагаемого музея на пресс-конференции в июле 1945 года. Это была самая легкая часть. Райт не знал, что впереди его ждут сотни изменений в дизайне и четырнадцать лет бюрократических препирательств; или того что и он, и Гуггенхайм не доживут до того, чтобы увидеть, как это здание - одно из величайших достижений архитектуры двадцатого века, откроет свои двери для публики.
Для адекватного описания борьбы при строительстве Музея Гуггенхайма требуется отдельная книга. После окончания Второй мировой войны пыл Гуггенхайма поостыл. Подозревая, что рынок недвижимости в Нью-Йорке рухнет, он отложил строительство музея. Нью-йоркские строительные подрядчики вряд ли били в ладоши по этому поводу. Среди многих изменений дизайна, на которых они настаивали, было значительное изменение размеров зиккурата, потому что его верхние этажи выступали над тротуаром Пятой авеню. Спокойствие пешеходов было восстановлено, когда Райт наконец согласился уменьшить расширение зиккурата. Тем не менее, это изменение требовало также изменения многих других деталей, некоторых крупных, некоторых незначительных. Большое центральное окно в крыше, достаточно сложное для возведения, было уменьшено, как и количество свободного места на верхних этажах. Затем были сотни мелких деталей, которые всегда нужно учитывать, когда изменяется генеральный план: расположение лифта, пути прохождения канализационных и электрических трубопроводов и так далее. Гораздо больше времени было потрачено на переделку музея Гуггенхайма, чем на его проектирование.
В 1949 году, в ожидании, что же произойдет с рынком недвижимости, Соломон Гуггенхайм умер, что на некоторое время приостановило проект. Хилла Ребей, главный союзник Райта в Гуггенхайме, обнаружила, что многие из ее обязанностей в музее были переданы другим. Бюрократические препирательства с городскими чиновниками продолжались, но несколько утихли, когда Роберт Мозес, царь общественных работ Нью-Йорка, который правил своей вотчиной железным кулаком, сказал главе городского совета стандартов и разрешений: "Черт возьми, дайте Фрэнку разрешение. Мне плевать, сколько законов тебе придется нарушить. Я хочу построить Гуггенхайм!"
По мере того как здание приближалось к завершению, в музей была принесена петиция, подписанная многими выдающимися художниками, в которой говорилось, что дизайн Райта не воздаёт должное их работам. Из их жалоб стало понятно, что посетители, спускаясь по наклонным галереям будут под действием закона гравитации, постоянно двигаться и не будут останавливаться чтобы оказывать их работам должное внимание. Другие жалобы заключались в том, что круглые стены галерей создавали проблемы для монтажа картин и что постепенный наклон заставлял работы казаться слегка косыми (по-видимому, излишне чувствительные посетители будут чувствовать потребность в само-корректировке их прямолинейности - безнадежная задача при наклонных полах и потолках). Однако их главным беспокойством было то, что смелый дизайн здания отвлечет посетителей от экспонируемого искусства. К счастью, директора музеев, производя ртом успокаивающие звуки о заботе о художниках, в значительной степени игнорировали их жалобы. Директора справедливо считали шедевр Райта главным произведением искусства музея.
Фрэнку Ллойду Райту повезло больше, чем Соломону Гуггенхайму, он смог увидеть музей в законченном виде. В июле 1958 года леса наконец-то сняли, и Райт решил осмотреть здание. Проходя по зданию с несколькими репортерами архитектор тростью указывал на различные особенности музея. После этого Райт согласился на интервью с журналистом Майком Уоллесом в его вечернем телевизионном шоу, где он подтвердил, что по его мнению он, несомненно, величайший архитектор, который когда-либо жил. (Скромность никогда не была сильной стороной Райта.)
Несколько месяцев спустя, 9 апреля 1959 года, Райт был положен в больницу Святого Иосифа в Фениксе, для прочистки закупорки кишечника. Эта операция не считалось очень уж опасной, и Райт, казалось, поправлялся удивительно хорошо, для человека его возраста. Затем, внезапно и тихо, он умер. Благодаря многолетнему настойчивому утверждению архитектора о том, что он родился в 1869 году (на самом деле это был 1867 год), в газетных некрологах его возраст был соответственно указан как восемьдесят девять, а не девяносто один год.
Несмотря на все свои вопиющие личные недостатки, Райт был одним из величайших архитекторов в истории. После его смерти только единственное здание будет повсеместно признано равным лучшим работам Райта. Оно будет спроектировано на одном конце земного шара, а построено на другом. Трудности связанные с его постройкой затмили проблемы, которые преследовали проект Гуггенхайма, а перерасход средств сделал бы вопиюще низкие оценки, которые всегда давал Райт для своих проектов, просто незначительными ошибками в округлении. Если оставлять в стороне небоскребы, то это будет последнее большое здание, ставшее символом двадцатого века и быстро ставшее символом страны, в которой оно будет построено.