Карикатурность вольной Новгородчины. Переустройство армии. Новая логистика
Правда, новгородцы были друзья "немцам", беспрестанно обращались с ними; но немецкие идеи и не коснулись их. Это была [не республика, а] "вольница", [в ней не было свободы гражданской, а была дерзкая вольность холопей, как-то отделавшихся от своих господ, - и порабощение Новгорода Иоанном III и Иоанном Грозным было делом, оправдывающимся не только политикою, но и нравственностью.От создания мира не было более бестолковой и карикатурной республики. Она возникла, как возникает дерзость раба, который видит, что его господин болен изнурительной лихорадкой и уже не в силах справиться с ним, как должно; она исчезла, как исчезает дерзость этого раба, когда его господин выздоравливает. Оба Иоанна понимали это: они не завоевывали, но усмиряли Новгород, как свою взбунтовавшуюся вотчину. Усмирение это не стоило им никаких особенных усилий: завоевание Казани было в тысячу раз труднее для Грозного. Нет! была стена, отделявшая Россию от Европы: стену эту мог разрушить только какой-нибудь Сампсон, который и явился Руси в лице ее Петра. Наша история шла иначе, чем история Европы, и наше очеловечение должно было совершиться совсем иначе. Нецивилизованные народы образуются безусловным подражанием цивилизованным. Сама Европа доказывает это: Италия называла остальную Европу варварами, и эти варвары безусловно подражали ей во всем - даже в пороках.
Могла ли Россия начать с начала, когда перед ее глазами был уже конец? Неужели ей нужно было начать, например, военное искусство с той точки с которой оно началось в Европе во времена феодализма, когда, в нее стреляли из пушек и мортир, а нестройную толпу ее могли поражать стройные ряды, вооруженные штыками, повертывавшиеся по команде одного человека? Смешная мысль! Если же Россия должна была изучать военное искусство в том состоянии, в каком было оно в Европе XVII века, то должна была учиться и математике, и фортификации, и артиллерийскому и инженерному искусству, и навигации, следственно, могла ли она приниматься за геометрию не прежде, как арифметика и алгебра уже укоренятся в ней, и их изучение окажет полные и равные успехи во всех сословиях народа.
Однообразие в одежде для солдат - не прихоть, а необходимость. Русская одежда не годилась для солдатской униформы; следовательно, необходимо должно было принять европейскую; а как же ещё было сделать это с одними солдатами, не победив отвращения к иностранной одежде в целом народе? И что бы за отдельную нацию в народе представляли собою солдаты, если б все прочие ходили с бородами, в балахонах и безобразных сапогах? Чтобы одеть солдат, нужны были фабрики (а их, благодаря патриархальности диких нравов], не было); неужели же для этого надобно было ожидать свободного и естественного развития промышленности?
При солдатах нужны офицеры [(кажется, так, господа старообрядцы и антиевропейцы?)], [а офицеры должны быть из высшего сословия против того] (25), из которого набирались солдаты, и на их мундиры нужно было сукно потоньше солдатского: так неужели же это сукно следовало покупать у иностранцев, платя за него русскими деньгами, или дожидаться, пока (лет в 50) фабрики солдатского сукна придут в совершенство и из них разовьются тонкосуконные фабрики? Что за нелепость! Нет, в России надо было начинать все вдруг, и высшее предпочитать низшему: фабрики солдатского сукна - фабрикам мужицко-сермяжного сукна, академию - уездным училищам, корабли - баркам. Мало основать уездное училище - надо было дать им учителей, которых всего лучше могла образовать академия; надо было составить учебные руководства, что опять могла сделать только академия. Что ни говорите о бедности нашей литературы и ничтожности нашей книжной торговли, однако иные книги у нас раскупаются же, и иные книгопродавцы одними периодическими изданиями имели же в ежегодном обороте по 250 ООО рублей! А отчего это произошло? - Оттого, что наша великая императрица, [наша матушка] Екатерина II заботилась о создании литературы и публики, заставила читать двор, от которого мало-помалу охота к чтению перешла, через высшее дворянство, к среднему, от него к чиновническому люду, а теперь уже начинает переходить и к купечеству.
Да, у нас все должно было начинать сверху вниз, а не снизу вверх, ибо в то время, как мы почувствовали необходимость сдвинуться с места, на котором дремали столько веков, мы уже увидели себя на высоте, которую другие взяли приступом. Разумеется, на этой высоте увидел себя не народ (в таком случае ему не для него было бы и подыматься), а правительство и то в лице только одного человека - царя своего. Петру некогда было медлить: ибо дело шло уже не о будущем величии России, а о спасении ее в настоящем. Петр явился во-время: опоздай он четвертью века, и тогда спасай или спасайся, кто может!.. Провидение знает, когда послать на землю человека.
Вспомните, в каком тогда состоянии были европейские государства в отношении к общественной, промышленной, административной и военной силе и в каком состоянии была тогда Россия во всех этих отношениях! Мы избалованы нашим могуществом, оглушены громом наших побед, привыкли видеть стройные громады наших войск, и забываем, что всему этому только 132 года (считая от победы под Лесным - первой великой победы, одержанной русскими регулярными войсками над шведами). Мы как будто все думаем, что это было у нас искони веков, а не с Петра Великого, Мы уже забыли и то, что при Петре Великом у России явился опасный сосед - Карл XII, которому нужны были и люди и деньги и который умел бы распорядиться и тем и другим, следуя русской пословице: "Даровому коню в зубы не смотрят".
Любовь к отечеству, могущество народного духа и богатство в материальных средствах- действительно сильные орудия. Но воскресите героев Термоиил, Марафона, Платеи, воинов Лакедемона, фаланги македонян, когорты Рима, составьте из всех их одно войско, сделайте Мильтиада, - Фемистокла, Кимона, Аристида, Перикла, Фабия, Камилла, Сципиона, Мария начальниками отрядов, а в главнокомандующие дайте им Александра Македонского и Юлия Цезаря: это ужасное войско исполинов не устоит против пяти полков нашего времени под командою не Наполеона, а хоть кого-нибудь из его генералов. Сила солому ломит, говорит пословица, а ум, вооруженный наукою, искусством и вековым развитием жизни, ломит и силу, прибавили бы мы. Нет, без Петра Великого для России не было никакой возможности естественного сближения с Европою, [ибо в ней не было живого зерна развития, и без Петра долго бы ей быть оригиналом картин, нарисованных Кошихиным и Желябужским.
Правда, и без реформы Петра Россия, может быть, сблизилась бы с Европою и приняла бы ее цивилизацию, но точно так же, как Индия сблизилась с Англиею]. Повторяем: Петру некогда было медлить и выжидать. Как прозорливый кормчий, он во время тишины предузнал ужасную бурю и велел своему экипажу не щадить ни трудов, ни здоровья, ни жизни, чтобы приготовиться к напору волн, порывам ветра, и все изготовились, хотя и нехотя, - и настала буря, но хорошо приготовленный корабль легко выдержал ее неистовую силу, - и нашлись недальновидные, которые стали роптать на кормчего, что он напрасно так беспокоил их. Нельзя ему было сеять и спокойно ожидать, когда прозябнет, взойдет и созреет брошенное семя: одной рукою бросая семена, другою хотел он тут же и пожинать плоды их, нарушая обычные законы природы и возможности, и природа отступила для него от своих вечных законов, и возможность стала для него волшебством.
Новый Навин, он останавливал солнце в пути его, он у моря отторгал его довременные владения, он из болот вывел чудный город - Он понял, что полумеры никуда не годятся и только портят дело; он понял, что коренные перевороты в том, что сделано веками, не могут производиться вполовину, что надо делать больше, чем можно сделать, или ничего не делать, и понял, что на первое станет его сил. Перед битвою под Лесным он позади своих войск поставил казаков [и калмыков] с строгим приказанием убивать без милосердия всякого, кто побежит вспять, даже и его самого, если он это сделает * (Голиков, т. ГО, стр. 20 старого издания).