Сумароков не Вольтер. Екатерина вторая и развитие литературы. Народность
Что сказать о его сопернике, Сумарокове? Он писал во всех родах, в стихах и
прозе, и думал быть русским Вольтером. Но, при рабской подражательности
Ломоносова, он не имел ни искры его таланта. Вся его художническая деятельность
была не что иное, как жалкая и смешная натяжка. Он не только не был поэт, он
даже не имел никакой идеи, никакого понятия об искусстве, и всего лучше опроверг
собой странную мысль Бюффона, что будто гений есть терпение в высочайшей
степени. А, между тем, этот жалкий писака пользовался такою
народностью! (42) Наши словесники не знают, как и благодарить его за
то, что он был отцом российского театра. Почему же они отказывают в
благодарности Тредьяковскому за то, что он был отцом российской эпопеи?
Право, одно от другого не далеко ушло. Мы не должны слишком нападать на
Сумарокова за то, что он был хвастун: он обманывался в себе так же, как
обманывались в нем его современники: на безрыбьи и рак рыба,
следовательно, это извинительно, тем более, что он был не художник. Вот другое
дело ныне... Конечно, смешно и жалко видеть, как иные мальчики заставляют в
плохих драмах пророчествовать великих поэтов о своем пришествии в мир...(48).
(Просят обождать еще.)
ЛИТЕРАТУРНЫЕ МЕЧТАНИЯ (Продоложение)
Была пора:
Екатеринин век,
В нем ожила всей древней Руси слава;
Те дни, когда громил Царь-град Олег.
И выл Дунай под
лодкой Святослава:
Рымник, Чесма, Катульский бой,
Орлы
во граде Леонида;
Возобновленная Таврида,
День Измаила
роковой,
И в Праге, кровью залитой
Москвы отмщенная
обида?
Жуковский
Воцарилась Екатерина Вторая, и
для русского народа наступила эра новой, лучшей жизни. Ее
царствование—это эпопея, эпопея- гигантская и дерзкая по
замыслу, величественная и смелая по созданию, обширная и
полная по плану, блестящая и великолепная по изложению,
эпопея, достойная Гомера или Тасса! Ее царствование — это
драка, драма многосложная и запутанная по завязке, живая и
быстрая по ходу действие пестрая и яркая по разнообразию
характеров, греческая трагедия по царственному величию и
исполинской силе героев, создание Шекспира по оригинальности
и самоцветности персонажей, по разнообразности картин и их
калейдоскопической подвижности, наконец, драма, зрелище
которой исторгнет у вас невольно крики восторга и радости! с
удивлением и даже с какой-то недоверчивостию смотрим мы на
это время, которое так близко к нам, что еще живы некоторые
из его представителей; которое так далеко от нас, что мы не
можем видеть его ясно, без помощи телескопа истории; которое
так чудно и дивно в летописях мира, что мы готовы почесть
его каким-то, баснословным веком. Тогда в первый еще раз
после царя Алексия проявился дух русский во всей своей
богатырской силе, во всем своем удалом разгулье, и, как
говорится, пошел писать. Тогда-то народ русский,
наконец освоившийся кое-как с тесными и несвойственными ему
формами новой жизни, притерпевшийся к ним и почти
помирившийся с ними, как бы покорясь приговору судьбы
неизбежной и непреоборимой — воле Петра, в первый раз
вздохнул свободно, улыбнулся весело взглянул гордо—ибо его
уже не гнали к великой цели, а вели с его спросу и согласия,
ибо умолкло грозное слово и дело, и вместо его раздается с
трона голос, говоривший лучшие прощу десять виновных,
нежели накажу одного невинного; мы думаем и за славу себе
вменяем сказать, что мы живем для нашего народа; сохрани,
боже, чтобы какой-нибудь народ был счастливее российского;
ибо с Уставом о рангах и Дворянскою грамотою соединилась
неприкосновенность прав благородства; ибо, наконец, слух
Руси лелеется беспрестанными громами побед и завоеваний.
Тогда-то проснулся русский ум, и вот заводятся школы,
издаются все необходимые для первоначального обучения книги,
переводится все хорошее со всех европейских языков;
разыгрался русский меч, и вот потрясаются монархии в своем
основании, сокрушаются царства, и сливаются о Русью!..
Знаете ли, в чем состоял отличительный характер века,
Екатерины II, этой великой эпохи, этого светлого момента
жизни русского народа? Мне кажется, в народности.
Да — в народности, ибо тогда Русь, стараясь
попрежнему подделываться под чужой лад, как будто назло
самой себе, оставалась Русью. Вспомните этих важных радушных
бояр, домы которых походили на всемирные гостиницы, куда
приходил званый и незваный, и, не кланяясь хлебосольному
хозяину, садился за столы дубовые, за скатерти браные, за
яства сахарные, за питья медовые; этих величавых и гордых
вельмож, которые любили жить нараспашку, жилища
которых походили на царские палаты русских сказок, которые
имели свой штат царедворцев, поклонников и ласкателей,
которые сожигали фейерверки из облигаций правительства;
которые умели попировать и повеселиться по старинному
дедовскому обычаю, от всей русской души, но умели и постоять
за свою матушку и мечом, и пером: не скажете ли вы, что это
была жизнь самостоятельная, общество оригинальное? Вспомните
этого Суворова, который не знал войны, но которого война
знала; Потемкина, который грыз ногти на пирах, и между шуток
решал в уме судьбы народов; этого Безбородко, который,
говорят, с похмелья читал матушке на белых листах
дипломатические бумаги своего сочинения; этого Державина,
который в самых отчаянных своих подражаниях Горацию, против
воли, оставался Державиным и столько же походил на Августова
поэта, сколько походит могучая русская зима на роскошное
лето Италии: не скажете ли вы, что каждого из них природа
отлила в особенную форму и, отливши, разбила вдребезги эту
форму?.. А можно ли быть оригинальным и самостоятельным, не
будучи народным?.. Отчего же это было так? Оттого,
повторяю, что уму русскому был дан простор, оттого, что
гений русский начал ходить с развязанными руками, оттого,
что великая жена умела сродниться с духом своего народа, что
она высоко уважала народное достоинство, дорожила воем
русским, до того, что сама писала разные сочинения на
русском языке, дирижировала журналом, и за презрение к
родному языку казнила подданных ужасной казнию —
«Телемахидою»!.. (44)
Да — чудно, дивно было это время, но еще чуднее и дивнее
было это общество! Какая смесь, пестрота, разнообразие!
Сколько элементов разнородных, но связанных, но одушевленных
единым духом! Безбожие и изуверство, грубость и
утонченность, материализм и набожность, страсть к новизне и
упорный фанатизм к старине, пиры и победы, роскошь и
довольство, забавы и геркулесовские подвиги, великие умы,
великие характеры всех цветов и образов и между ними
Недоросли, ; Простаковы, Тарасы Скотинины и Бригадиры;
дворянство, удивляющее французский двор своей светской
образованностию, и дворянство, выходившее с холопями на
разбой!..
И это общество отразилось в литературе; два
поэта, впрочем весьма неравные гением, преимущественно были
выражением оного: громозвучные песни Державина были символом
могущества, славы и счастия Руси; едкие и остроумные
карикатуры Фон-Визина были органом понятий и образа мыслей
образованнейшего класса людей тогдашнего времени.