Байрон, Шекспир и Шиллер. Нравственность поэзии. Что есть искусство, повесть и наша литература
Чем выше гений поэта тем глубже и обширнее обнимает он природу и тем с
большим успехом представляет нам ее в ее высшей связи и жизни. Если Байрон
взвесил ужас и страданье, если он постиг и выразил только муки сердца, ад души,
это значит, что он постиг только одну сторону бытия вселенной, что он вырвал и
показал нам только одну страницу оного. Шиллер передал нам тайны неба, показал
одно прекрасное жизни так, как он понимал его сам, пропел нам только свои
заветные думы и мечтания: злое жизни у него или неверно, или искажено
преувеличением; Шиллер в сем отношении равен Байрону. Но Шекспир, божественный,
великий, недостижимый Шекспир, постиг и ад, и землю, и небо: парь природы, он
взял равную дань и с добра и с зла, и подсмотрел в своем вдохновенном
ясновидении биение пульса вселенной! Каждая его драма есть мир в миниатюре; у
него нет, как у Шиллера, любимых идей, любимых героев. Посмотрите, как
бесчеловечно смеется он над этим бедным Гамлетом, с замыслом гиганта и волею
ребенка, который на каждом шагу падает под тяжестию подвига, предпринятого не по
силам!.. Опросите у Шекспира, спросите у этого царя чародеев: для чего он сделал
из Лира слабого, полуумного старичишку, а не идеал нежного отца, как Дюсис или
Гнедич; для чего он представил в Макбете человека, сделавшегося злодеем по
слабости характера, а не по влечению ко злу, а в леди Макбет злодейку по
чувству; для чего он сделал из Корделии нежную, любящую дочь, с мягким женским
сердцем, а на ее сестер наслал фурий зависти, честолюбия и неблагодарности? Он
сказал, бы вам в ответ, что так бывает в мире, что иначе быть не может! Да! это
беспристрастие, эта холодность поэта, который как будто говорит вам: так было, а
впрочем, мне какое дело! есть высочайший зенит художественного совершенства,
есть истинное творчество, есть удел немногих избранных, о коих говорят:
С природой одного он жизнью дышал.
Ручья разумел лепетанье.
И говор
древесных листов понимал
И чувствовал трав прозябанье.
Была ему звездная
книга ясна,
И с ним говорила морская волна
В самом деле, разве вы
можете назвать то или другое явление прекрасным, а это безобразным без
отношений?.. Разве не один и тот же дух божий создал кроткого агнца и
кровожаждущего тигра, статную лошадь и безобразного кита, красавицу- черкешенку
и урода негра? Разве он больше любит голубя, чем ястреба, соловья, чем лягушку,
газель, чем удава? Для чего же поет должен изображать вам одно прекрасное, одно
умиляющее душу и сердце? Если Ган Исландец может существовать в природе, то я,
право, не понимаю, чем он хуже какого-нибудь Карла Моора, или даже маркиза Позы?
Я люблю Карла Моора, как человека, обожаю Позу, как героя, и ненавижу Гана
Исландца, как чудовище, но, как создания фантазии, как частные явления общей
жизни, они для меня всё равно прекрасны. Если поэт изображает вам, подобно
какому-нибудь капитану Сю (26), одно ужасное, одно злое природы, это доказывает,
что кругозор его ума тесен, что его творческий гений ограничен, а ничуть не
обнаруживает в нем дурного, безнравственного человека. Вот, когда он своими
сочинениями старается заставить вас смотреть на жизнь с его точки зрения, в
таком случае он уже и не поет, а мыслитель, и мыслитель дурной, злонамеренный,
достойный проклятия, ибо поэзия не имеет цели вне себя. Доколе поэт следует
безотчетно мгновенной вспышке своего воображения, дотоле он нравствен, дотоле он
и поэт; но, как скоро он предположил себе цель, задал тему, он уже философ,
мыслитель, моралист, он теряет надо мной свою чародейскую власть, разрушает
очарование и заставляет меня сожалеть о себе, если, при истинном таланте, имеет
похвальную цель, и презирать себя, если силится опутать мою душу тенетами
вредных мыслей. Вам нравится ода «Бог» Державина? Но этот же Державин написал
«Мельника» (27). Вы осуждаете Пушкина за многие вольности в «Руслане и Людмиле»!
Но этот же Пушкин создал вам «Бориса Годунова». Отчего же такие противоречия в
их художественном направлении? Оттого, что они хорошо помнят правило:
Теперь гонись за жизнью дивной,
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый
звук ее призывный
Отзывной песнью отвечай!(28)
Да, искусство
есть выражение великой идеи вселенной в её, бесконечно разнообразных явлениях!
Прекрасно было где-то сказано, что повесть есть краткий эпизод из
бесконечной поэмы судеб человеческих! Под это определение повести подходят
все роды художественных созданий. Все искусство поэта должно состоять в том,
чтобы поставить читателя на такую точку зрения, с которой бы ему видна была вся
природа в сокращении, в миниатюре, как земной шар на ландкарте, чтобы дать ему
почувствовать веяние, дыхание этой жизни, которая одушевляет вселенную, сообщить
его душе этот огонь, который согревает ее. Наслаждение же изящным должно
состоять в минутном забвении нашего я, в живом сочувствии с общею жизнию
природы; и поэт всегда достигнет этой прекрасной цели, если его произведение
есть плод возвышенного ума и горячего чувства, если оно свободно и безотчетно
вылилось из его души..
(Опять не кончилось).
ЛИТЕРАТУРНЫЕ
МЕЧТАНИЯ (Продолжение)
Ах! если рождены мы все перенимать.
Хоть у китайцев
бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев!
Воскреснем ли
когда от чужевластья мод.
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя по языку нас
не считал за немцев!
«Горе от ума». Действие III
Итак, теперь
должно решить следующий вопрос: что такое наша литература: выражение общества
или выражение духа народного? Решение этого вопроса будет историею нашей
литературы и вместе историею постепенного хода нашего общества со времен Петра
Великого. Верный моему слову, я не буду говорить, с чего начинались литературы
всех народов, и как они развивались, ибо это должно быть общим местом для
всякого читающего человека.
Каждый народ, вследствие непреложного закона
провидения, должен выражать своею жизнию одну какую-нибудь сторону жизни целого
человечества; в противном случае, этот народ не живет, а только прозябает, и его
существование ни к чему не служит. Односторонность вредна для всякого человека,
в частности вредна для всего человечества. Когда весь мир сделался Римом, когда
все народы начали мыслить и чувствовать по-римски, тогда прервался ход
человеческого ума, ибо для него уже не стало более цели, ибо ему казалось, что
он уже дошел до геркулесовских столбов своего поприща. Утомленный властелин мира
опочил на своих лаврах: жизнь его кончилась, ибо кончилась его деятельность,
стремление к которой проявлялось у него только в одних беспутных оргиях. Он
сделал ужасную ошибку, думая, что вне Рима, наследовавшего, по праву завоевания,
сокровища греческого образования, нет мира, нет света, нет просвещения!
Бедственное заблуждение! Оно было одною из важнейших причин нравственной смерти
сего великого колосса Для обновления человечества надобно было, чтобы этот хаос
смерти и тления огласился благодатным словом сына человеческого; «Приидите
ко мне ecu труждающиеся и обремененнии, и аз упокою вы!» Надобно было,
чтобы толпы варваров разрушили это колоссальное могущество, размежевали его
своим мечом на множество могуществ, приняли слово и пошли каждый своим особенным
путем к единой цели.