Что такое добродетель. Наклонность и желание. Истина нагая и разодетая. О подчинении чьему-либо мнению
О ДОБРОДЕТЕЛИ
Твердое определение понятия о том, что такое добродетель, принадлежит к самым
важным задачам философии. Без этой основы здание ее будет шатким; истинные
обязанности уступят место воображаемым, и сами мы, желая быть добрыми, окажемся
злыми.
Добродетель может выражаться только постоянным стремлением к добру.
Добром называется только то, что способствует общему благу.
Следовательно, добродетелью можно назвать всякую наклонность души способствовать
общественному благу.
Точно так же порок есть постоянное стремление к дурному.
Дурным называется то, что вредит общему благу.
Следовательно, пороком нужно назвать всякую наклонность к разрушению
общественного счастья.
Мы употребили выражения: общее благо и общественное счастье, потому что благо
частных лиц должно приноситься в жертву общему и потому что нередко полезное для
отечества будет несчастьем для отдельных лиц.
Мы употребили также слово наклонность, потому что в этом душевном свойстве
заключается главнейшая причина, определяющая степень достоинства наших
поступков. Можно сделать что-либо полезное, не быв добродетельным, и также
причинить вред, не будучи порочным. Всякий понимает, что если кто- нибудь, желая
заведомо сделать зло, сделает случайно добро, то он все-таки останется
нравственно виноватым и наоборот.
При нравственной оценке поступка желание ближе всего похоже на исполнение. Так,
например, отказаться от мести из страха и по невозможности ее совершить или не
делать кому-либо зла, по неимению на то средств, будет добром чисто случайным,
незаслуживающим ни малейшей похвалы, потому что побудительные к тому причины
лежали вне нас. Напротив, искреннее намерение сделать добро следует, безусловно, счесть признаком добродетели, хотя бы даже посторонние причины
помешали выполнению этого намерения. Вообще, мы вхожем быть ответственны только
за добровольные поступки.
Необходимо со строгой точностью определить понятие о благе общественном,
заключающемся в наибольшем благе наибольшего числа лиц. Понятием этим
злоупотребляли очень многие и даже доказывали его полную несостоятельность,
говоря, что если постепенно отделить по одиночке из благоденствующего общества
всех счастливцев, его составляющих, то не останется ни одного счастливца.
Принесть кому- либо вред без пользы для многих будет несправедливостью, но
подчинение блага многих прихоти одного следует признать уже преступлением.
Предположим, что, имея власть назначать на общественные должности, вы поручите
важный пост неспособному. Ему лично, конечно, вы окажете этим благодеяние, но с
тем вместе вы будете разрушителем блага общественного, поразив его в самом
драгоценном праве: иметь хорошую администрацию. На вашу голову упадет в этом
случае все зло, которое причинит неспособность того, кому вы покровительствуете.
Действовать всюду сообразно с требованием общего блага — вот единственное правило, применимое одинаково ко всем обстоятельствам. В этом случае исключений нет. Его одного достаточно, чтобы руководить деятельностью просвещенного человека, потому что все остальные правила не более как его последствия. Его можно назвать правилом из правил, пробным камнем всякого нравственного достоинства; но, однако, применение к делу этого, по-видимому, простого правила требует от человека очень высокого развития. Людская толпа должна предоставить практику этого дела или высшей власти, или действовать по указаниям просвещенных мудрецов, помня хорошо, что при всей незыблемости основных начал, частные применения этого правила могут изменяться сообразно различным требованиям общего блага. Есть мероприятия, полезные в одно время, но угрожающие бедою в другое, а сверх того, к одной и той же цели можно часто прийти различными средствами.
ОБ ИСТИНЕ
Для большинства людей истина представляется в виде предмета с множеством граней,
из которых каждый отдельный человек видит только одну и по ней хочет судить о
прочих. Это безграничный пейзаж, на котором формы предметов, их колера и ясность
меняются до бесконечности под влиянием перспективы и точки зрения наблюдателя.
Один видит одно, другой другое. Каждый говорит о своем открытии, начинаются
споры и ссоры, в которых все правы и все виноваты.
Один делал свои наблюдения со дна пропасти, другой с равнины, третий с верхушки
холма; самый смелый взобрался с трудом на опасную вершину, где, вдыхая свежий
воздух, очищенный от низменных миазмов, он получил возможность окинуть взглядом
бесконечный горизонт и, усилив природную способность видеть с помощью телескопа,
не только открыл сотни предметов, но еще предугадал существование целых тысяч
других, которых даже и увидеть нельзя.
Близорукие умом встречаются чаще, чем близорукие зрением, и потому великое
вообще мало понятно для толпы. Величайшие философы с Сократом во главе имели
мало последователей; зато невежда Магомет образовал самую многочисленную секту
из когда-либо существовавших на земле. Законы глубокого и великодушного Ликурга
к нам не привились, мы довольствуемся педантом Феодосием и жестоким Юстинианом.
Если б истина, сойдя с неба, вздумала поселиться среди нас, ей пришлось бы
прикрыться корой нашей глупости из боязни быть в противном случае обвиненной в
безумии.
Усомниться в справедливости своих познаний, значит сделать к мудрости первый
шаг. Занятия ею должны начаться с курса, так сказать, нравственной географии, то
есть с общего обзора жизни всего земного шара. Такой обзор должен помочь нам
сравнить общепринятые взгляды на жизнь различных народов, понять происхождение
этих взглядов, их различие, их развитие и падение и затем извлечь из всего этого
те общие свойственные всем народам черты, которые, будучи драгоценным даром
Творца, являются как результат деятельности нашей природы и притом результат,
который не в состоянии уничтожить окончательно никакие усилия всевозможных апостолов лжи.
Древние изображали истину нагою и в этом случае оставили нам образец, которому
мы отнюдь не следуем. Мы, напротив, кроме маски благоразумия увешиваем истину
еще бездною ненужных побрякушек до того, что она становится совершенно похожею
на модную щеголиху. Философ, желающий провести свои взгляды и в то же время не
поссориться с обычаем, прежде всего освобождает истину от этих ненужных
украшений и затем, насладясь в тиши лицезрением природной красоты, облекает ее
или в блестящее вооружение, или в густую вуаль, или в прозрачную тунику.
Поступая так, он подражает тем великосветским красавицам, которые начинают с
летами одеваться скромнее, зная хорошо, что подозреваемые красоты более распалят
воображение, чем действительные. Впрочем, излишняя погоня за изысканностью и
деликатностью выражений, при которой фраза нравится более, чем ее смысл, а
остроумие более, чем доказательность, скорее обличает падение вкуса, чем его
развитие. Остроумие, при изысканиях в науке, в серьезных делах или в
добродетели, так же относится к здравому смыслу, как румяна к натуральной
красоте. Поражая свежим видом в первую минуту, они производят неприятное
впечатление при более внимательном взгляде и окончательно блекнут через
несколько времени.
О ПРЕДРАССУДКАХ
Величайшие истины в глазах толпы имеют равное значение с предрассудками, потому
что она принимает их, как и заблуждения, без исследования. Толпа думает и делает
выводы по привычке и подражанию, а не по умозаключению, и замечательно, что
животное, имеющее наиболее сходства с человеком, обладает именно способностью
подражать.
Одна из самых унизительных сторон человеческого ума состоит именно в этой
склонности подчиняться общепринятому в каком-нибудь обществе мнению. Такие-то
города и народы думают об известных предметах так, а другие города и народы
имеют о тех же самых предметах совершенно противоположное мнение и притом, как
те, так и другие глубоко верят в справедливость своих взглядов. Нет такого
глупого обычая, такого нелепого мнения, такой варварской жестокости, которые не
могли бы найти себе оправдания и законной санкции в том или другом веке. Если бы
установился обычай обожать кошек, луковицы или быка, как это, например, было у
египтян (для которых, впрочем, эти предметы имели только значение символов), то
можно быть уверенным, что толпа стала бы набожно преклоняться перед этими
существами и объявила бы нечестивцем и варваром всякого, кто будет думать и
поступать иначе.
Все это доказывает ясно, как шатко и несостоятельно общепринятое убеждение,
будто следует действовать исключительно по указанию совести. Совесть может быть
очень дурным руководителем, если сама она дурно направлена. Когда греки,
карфагеняне, а равно и северные народы приносили своим богам Орусу, Агролу,
Кроносу, Мелеку, Тору и Одину в жертву живых людей; когда кровь невинных
обагряла алтари, когда мать убивала на них свою дочь, а сын отца или когда
(обращаясь к временам более близким) жители одной и той же страны истребляли
друг друга во время религиозных войн и брат восставал на брата; когда, наконец,
альбогойцы вешали, жгли, уродовали и сажали на кол молодых девушек, вырывали у
них груди, жарили их и ели — все это также проделывалось под диктовку будто бы
совести и правды.
Мы содрогаемся от ужаса при мысли о пирах людоедов, когда, отомстив своим врагам
ужасною смертью, они их пожирают, а между тем не хотим подумать, что наша
собственная история изобилует примерами жестокости, за которые сами мы еще более
заслуживаем имя варваров, если принять в соображение большую степень нашей
образованности. Впрочем, можно даже без обращения к этим примерам варварства
доказать ясно, что побуждения одной только собственной совести еще недостаточны
для того, чтобы мы поступали вполне нравственно и справедливо. Истина одна —
совесть же различна для каждого человека. Она иная в Риме, иная в Лондоне и
Константинополе. Пример двух современных и наиболее просвещенных наций в этом
случае особенно поразителен. В Кале проклинают то, что боготворят в Дувре и
наоборот. Распятия и просвиры, считаемые на одной стороне пролива простыми
кусками дерева или хлеба, служат предметами поклонения на другой. Пред ними
преклоняются, дают им имя Бога и служат им, как настоящим Божествам.
Есть примеры еще более поразительные: сотни миллионов жителей восточных стран не
перенесли бы угрызений совести, если б у кого-нибудь из них вырвалось
непочтительное слово относительно Магомета, а между тем мы ежедневно без
малейшего уважения зовем его обманщиком. Наоборот, более семисот миллионов людей
открыто презирают основные догматы нашей религии и точно так же уверены в истине
их собственной, как мы в справедливости своей. Значит, указания совести, которым
следуют три четверти населения земного шара, не будут для нас достаточным и
убедительным доказательством.Знание точно так же имеет свои предрассудки, как и невежество. Суеверный верит
слишком много, глубокий ум, наоборот, слишком мало. Есть модные заблуждения и
устарелые истины, которых общественное мнение не допускает. Люди действуют иной
раз предрассудочно даже тогда, когда вооружаются против этих самых
предрассудков. Можно ли себе представить, чтобы Аристотель поверил тому, что
Ньютон разложит когда-нибудь луч света, а Ньютон допустил возможность
воздухоплавания? Давно ли мысль летать по воздуху считалась химерой, а теперь
люди поднимаются в воздух на высоту полутора тысяч туазов, и кто знает, каких
результатов достигнет это удивительное открытие в будущем и сколько будет
сделано других, еще более поразительных.
Крестьянин верит всевозможным печатаемым в календарях глупостям; полу
ученый, напротив, отрицает даже влияние, оказываемое на Землю Луною. Последний
смотрит на первого с насмешливой улыбкой сожаления и старается его вразумить,
что небесное тело, отстоящее на девяносто тысяч лье и совершенно отдаленное от
Земли, не может иметь на нее никакого влияния, но убедительность фактов сильнее
всяких умствований. Рост многих растений замедляется или увеличивается сообразно
фазам, в которых находится Луна, а океан положительным образом убеждает нас, что
явления прилива и отлива обуславливаются влиянием этой планеты точно так же, как
и некоторые симптомы в кровообращении женщин, которые, как известно, хотя и
обнаруживают разногласие для отдельных личностей, но, по общей периодичности,
совпадают с фазами Луны. Все это факты, известные всем, но многие ли люди
вдумывались в их значение? Оставляя в стороне более абстрактные предположения,
мне кажется, можно объяснить эти явления довольно просто и вероятно. Чем более
Луна приближается к полнолунию, тем более она отражает света, а, кажется, нельзя
сомневаться в том, что свет, теплота и вообще все, что порождается огнем, должно
быть поставлено во главе естественных деятелей и не может не иметь влияния на
воздух и прочие среды, в которых мы живем.
Вера также имеет свои противоречия. Строго православный человек,
сомневающийся даже в том, что не следует преследовать людей за убеждения,
покраснел бы со стыда при мысли быть заподозренным, будто он верит в колдунов, в
сны, в видения и в одержимость злыми духами, а ведь, однако, существование этих
предметов положительно утверждается теми святыми книгами, на которых зиждется
его вера, и верование это не было в последующие времена опровергнуто
догматически. Не входя, однако, в критику той области совести, о которой, я
считаю, более благоразумно умолчать, я ограничусь заключением, что как
приведенных, так и могущих быть еще приведенными примеров, по моему мнению,
слишком достаточно для того, чтобы бросить тень сомнения на достоверность наших
сведений и убедиться в том, что многие из них гораздо менее близки к истине, чем
думают суеверные люди, другие же, наоборот, более вероятны, чем полагают
философы.
Не будем же допускать ничего без анализа. Отбросим все то, против чего рассудок вооружается безусловно, и доверимся тому, что он допускает. О прочем лучше не говорить вовсе. Но при этом станемте уважать чужие мнения, даже ложные, если только они направлены на то, чтобы принести пользу людям. Полезный предрассудок лучше истины, разрушающей хорошее.