Нападки на крупный капитал и диктатуру крупной буржуазии. Невыносимость эксплуатации крестьян
Выступая против славянофилов, критиковавших
капиталистическую цивилизацию с позиций защиты отживавших
феодально-крепостнических порядков, Белинский не был
согласен и с буржуазно-либеральными представителями
западничества, среди которых оказались его друзья Боткин и
АнненковВ статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» он
считает не правильным взгляд, что вся «соль земли»
заключается только в «богатых капиталистах», в крупной
буржуазии, тогда как, по мнению Белинского, надо говорить о
всей массе этого «сословия», т. е. о крестьянах,
ремесленниках, торговцах и т. д.
Особенно ярко
сказывается ненависть Белинского к последствиям
капиталистической эксплуатации и диктатуре реакционной
буржуазии в письмах Боткину 1847—1848 гг., носящих следы тех
впечатлений, которые вынес Белинский из поездки по
капиталистической Европе в 1847 г.
Он признает
закономерность и необходимость наступления капитализма и
замены господства феодалов властью буржуазии, но подходит
как к капитализму, так и к буржуазии исторически: буржуазия,
идущая к власти, и буржуазия, укрепившаяся у власти, для
него не одно и то же.
«Я понимаю, — пишет он Боткину,
— что буржуази (французское произношение слова «буржуазия».
— М. И.) явление не случайное, а вызванное историею, что она
явилась не вчера, словно гриб выросла, и что, наконец, она
имела свое великое прошедшее,, свою блестящую историю,
оказала человечеству величайшие услуги... Буржуази в борьбе
и буржуази торжествующая — не одна и та же... начале ее
движения было непосредственное... тогда она не отделяла
своих интересов от интересов народа... Я сказал, что не
годится государству быть в руках капиталистов, а теперь
прибавлю: горе государству, которое в руках
капиталистов...»(Белинский, Письма, т. III, стр. 327—329).
Но тем не менее Белинский признает, что прогресс
гражданского развития в России начинается с преобразования
феодального строя в капиталистический, с превращения
русского дворянства в буржуазию, ибо капитализм он
справедливо признает более прогрессивным строем, чем
крепостничество.
Жестоко бичуя диктатуру крупной
буржуазии, установившуюся после подавления революции 1848
г., Белинский выступает как идеолог мелко-буржуазной
революционной демократии. «Не на буржуазию вообще, а на
больших капиталистов надо нападать, как на чуму и холеру
современной Франции», — пишет он, разъясняя, что буржуазия
бывает всякая, ибо в нее входят «буржуа и огромные
капиталисты, управляющие так блистательно судьбами
современной Франции, и всякие другие капиталисты и
собственники, мало имеющие влияние на ход дел и мало прав,
и, наконец, люди, вовсе ничего не имеющие, т. е. стоящие за
цензом» (Там же, стр. 328).
Невыносимый гнет
капиталистической эксплоатации на Западе заставляет
Белинского считать, что даже бедность и угнетенное положение
кpeпостных крестьян в России легче, чем пауперизм и
«безвыходность извечного страха смерти», на которые обречены
пролетарии.
За эти слова Белинского не раз цеплялись
злейшие враги марксизма — народники и их эпигоны — эсеры,
утверждая, что под влиянием наблюдений за западноевропейской
жизнью как Герцен, так и Белинский становятся славянофилами
в социальном вопросе, выступают против развития капитализма
в России и чуть ли не идеализируют самобытные устои русской
жизни.
В действительности же Белинский ни на минуту
не переходил на точку зрения славянофильства и до самой
своей смерти боролся с ними. Он разоблачал идеализацию
самобытных устоев русской жизни, выступал за замену
крепостничества капитализмом и понимал, что неизбежными
последствиями этого будут: появление пролетариата,
установление буржуазной демократии и т. д. Но Белинский,
считая капитализм плодотворным направлением в обществе, не
считай его блестящим направлением, способным разрешить
«новые вопросы».
В письме Боткину (декабрь 1847 г.)
он прямо пишет, что промышленность не только источник
великих зол, но и источник великих благ для общества, и что
«государство без среднего класса», т. е. государство,
сохраняющее феодальные порядки, обречено быть ничтожеством.
Резко критикуя «торжествующую буржуазию» и разоблачая
лживость -буржуазной демократии в Западной Европе, Белинский
полагает, что капитализм для России был бы огромным шагом
вперед и позволил бы ликвидировать ее крепостническую
отсталость. Однако, как идеолог мелкобуржуазной
революционной демократии, он настаивает на переходе власти в
руки всего «третьего сословия», полагая, что при этом
условии будет возможен переход от капитализма к высшему,
справедливому, социалистическому строю.
Настоящее
равенство в обществе может быть, по Белинскому, достигнуто
лишь тогда, когда будет уничтожено господство буржуазии,
которую он называет «сифилитической раной» на теле общества.
Во всех работах Белинского в 1846—1848 гг. гораздо более
рельефно и выпукло, чем в предшествовавшие годы, выступает
революционно-демократическая сущность его мировоззрения.
В конденсированном виде идеи революционной
мелкобуржуазной демократии выражены Белинским в его
знаменитом «Письме к Гоголю» от 15 июля 1847 г., подводящем
итог литературной деятельности Белинского и ставшем, по
словам Ленина, образцом для произведений бесцензурной
демократической печати на многие десятилетия борьбы с
царизмом и крепостничеством.
Разоблачая Гоголя в
«Выбранных местах из переписки с друзьями» за преклонение
перед гнусной действительностью царской России, Белинский
яркими штрихами рисует ужасающую картину гнета, нищеты и
бесправия в крепостной России. «Она представляет собою
ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми, не имея на
это и того оправдания, каким лукаво пользуются американские
плантаторы, утверждая, что негр не человек; страны, где люди
сами себя называют не именами, а кличками: Ваньками,
Васьками, Стешками, Палашками; страны, где, наконец, нет не
только никаких гарантий для личности, чести и собственности,
но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные
корпорации разных служебных воров и грабителей» (Белинский,
Письма, т. III, стр. 231).
Белинский
противопоставляет всему реакционному лагерю, от полицейском
охранительного направления до славянофилов включительно,
программу революционной демократии: «Россия видит свое
спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиэтизме, а в
успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей. нужны не
проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно
она твердила их!), а пробуждение в народе чувства
человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи
и соре, — права и законы, сообразные не с учением церкви, а
с здравым смыслом и справедливостью, и строгое по
возможности их исполнение» Отсюда вытекают и практические,
социально-политические требования Белинского, его
программа-минимум: уничтожение крепостного права, отмена
телесного наказания, ликвидация полицейско - чиновничьего
произвола путем установления новых законов и строгого
выполнения их.
В этих сокровенных мыслях Белинского
как нельзя лучше отразились настроения и надежды крепостных
крестьян, измученных вековым гнетом и мечтавших о
восстановлении элементарных человеческих прав, попранных
крепостническим режимом.
Несомненной ошибкой
Белинского в «Письме к Гоголю» было противопоставление
мифической личности Христа, который якобы «первый возвестил
людям учение свободы, равенства и братства»(Белинский,
Письма, т. III, стр. 232—233), православной церкви, которую
Белинский совершенно справедливо расценивал как «опору
кнута» и «угодницу деспотизма». Но не в этом суть письма.
Отражая настроения крепостных крестьян, Белинский мечтал
об уничтожении крепостничества и призывал передовых,
образованных людей общества, сочувствовавших народу, нести в
народные массы цивилизацию, просвещение, пробуждать в них
чувство человеческого достоинства и ненависти к угнетателям.
Та революционная оппозиция самодержавию, православию и
великодержавному гнету, которая в 40-х годах, при жизни
Белинского, была лишь в зародыше, к 60-м годам выросла в
движение революционных разночинцев, революционных демократов
во главе с Н. Г. Чернышевским, в движение, написавшее на
своих знаменах идеи крестьянской революции; они шли по
стопам Белинского, и пламенные слова его замечательного
«Письма к Гоголю» зажгли в них огонь непримиримой борьбы
против всех и всяких проявлений крепостничества.
* *
*
Подобно Фейербаху и утопическим социалистам,
влияние которых испытал на себе Белинский, он не вышел за
пределы идеалистического понимания истории. Даже в последних
своих работах («Взгляд на русскую литературу 1847 года») он
рассматривает сущность общественного человека как нечто
неизменное, застывшее и нуждающееся лишь в освобождении от
«загрязняющих влияний» общества, видит коренную причину
прогресса общества в покорении природы человеческим духом и
двигателем этого прогресса считает великих людей.
Придавая огромное значение материальным условиям
общественной жизни и признавая факт разъединения классов,
Белинский, однако, не считал борьбу классов основной
движущей силой истории общества.
В обществе, по мнению
Белинского, идет борьба между представителями прогресса,
носителями новых, разумных идеалов и защитниками старых,
отживших идей и предрассудков, сторонниками консерватизма;
не только правящие круги, но и массы, по Белинскому, нередко
оказываются среди последних.
Уже это говорит о том,
что Белинский не пришел в результате своей
философско-политической эволюции к диалектическому
материализму и научному социализму. Но это было неизбежно в
40-х годах прошлого века в стране, где господствовало
крепостничество, где народные массы были забиты и
политически отсталы, где почти отсутствовал пролетариат
—единственная сила, способная возглавить революционную
борьбу крестьянства против государства
крепостников-помещиков. Это было тогда, когда и в Западной
Европе пролетариат еще не стал «классом для себя» и не
выступил еще открыто против буржуазии.
Однако было бы
неправильно отрицать влияние ранних работ Маркса и Энгельса,
становившихся в 1843—1844 гг. диалектическими
материалистами, на мировоззрение Белинского в последний
период его жизни.
Уже в письме к А. И. Герцену 26 января
1845 г. Белинский пишет: «Кетчер писал тебе о Парижском
Ярбюхере, и что будто я от него воскрес и переродился.
Вздор! Я не такой человек, которого тетрадка может
удовлетворить. Два дня я от нее был бодр и весел, — и все
тут. Истину я взял себе, — и в словах бог и религия вижу
тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти два слова, как
следующие за ними четыре. Все это так, но ведь я по прежнему
не могу печатно сказать все, что я думаю и как я думаю. А
чорт ли в истине, если ее нельзя популяризировать и
обнародовать? — мертвый капитал!» (Там же, стр. 87.).