Благоразумие — главный плод опытности. Суждения — результат сравнение. Благотворность путешествий
Благоразумие старика бывает главнейше плодом его опытности. Мы учимся
с помощью того, что видим, слышим и делаем. Большинство усваиваемых нами идей и
понятий воспринимаются нашими чувствами, и потому главная причина неравенства в
развитии людских умов заключается в неравном количестве фактов, примеров и
образцов, которые нам удалось увидеть и усвоить. Если бы человек, одаренный
способностями, прожил всю свою молодость, вплоть до зрелых лет, в четырех
стенах, среди гробовой тишины и мрака, то степень его развития оказалась бы еще
меньшей, чем у идиота. Между этой жалкой забитостью и наиболее просвещенным
образованием существует бесчисленное количество ступеней, которые все, как это
без труда подметит всякий, кто привык к наблюдению человека, прямо
пропорциональны приобретенному нами знанию и опытности.
Чем более мы видим, читаем и слышим, тем более ум наш приобретает
знания и правильные понятия. Суждения наши не что иное, как результат делаемых
нами сравнении между различными предметами Чем разнообразнее и многочисленнее
эти предметы. тем боле представляют они нам материала для выводов и сами выводы
делаются, вследствие того, более точными и правильными.
Умственный горизонт и сфера понятий чрезвычайно различны у разных
людей, смотря по их способностям и степени развития. Многие, не видав ничего,
кроме своей семьи, деревни, города или страны, или не зная никаких событий,
кроме современных, естественно, делают выводы только на основании этих
недостаточных данных. Такие люди не в состоянии усвоить никаких истин, кроме
тех, которые основываются па фактах, слышанных ими от их отцов, предков или
священников. Между тем, человек образованный взвешивает и обсуждает жизнь и
историю всевозможных народов, населявших земной шар. Он, сравнивая их взгляды и
мнения, законы и нравы, угадывает причины их благосостояния или упадка,
усваивает мысли великих, родившихся в среде их, людей и делает окончательные
выводы на основании всех этих данных.
Опытность является, таким образом, лучшим средством для приобретения знаний и
самоусовершенствования. Мы можем только ускорить ее развитие, стараясь идти
навстречу фактам, которые ее дают, или усваивая результаты, добытые другими.
Учение — самое лучшее средство для приобретения опытности этим последним путем,
а философия и история — самые полезные для того науки. Между науками этими
существует самая живая, логическая связь. Первая учит правилам, которым надо
следовать, вторая дает прямые образцы для подражания. Философия делает свои
выводы, основываясь на исторических фактах, история же заимствует у философии
данные для оценки людских деяний. С этим умственным факелом в руках история
освещает нам надлежащим светом былое и рисует верными чертами портреты наиболее
великих людей, объясняет их поступки, частную и публичную жизнь, причины их
успехов или неуспехов, а равно и ошибки, в которые они впадали. Из тысячи
жизнеописаний она делает выводы тех нравственных начал, которым мы должны
следовать сами, научась судить о настоящем по прошедшему, а также предвидеть по
нему будущее. Оно учит нас быть осторожными в счастье и утешает в неудачах,
указывая, как легко горе сменяется радостью и наоборот. Наконец, в истории мы
имеем прекрасную школу для того, чтобы, приглядываясь к чужим ошибкам и
глупостям, учиться их избегать или исправлять те, в которые мы уже впали сами.
К сожалению, писанная история чаще бывает более похожа на роман, чем
на верное изображение жизни народов. Мировые события, в большей части случаев,
известны нам только в общих чертах. Мы знаем главные факты и время происшествий,
но внутренний их характер ускользает от анализа вследствие людского самолюбия,
зависти, пустой болтовни политических противников, клевещущих друг на друга, и
бездны тому подобных причин, устранение которых одно могло бы развернуть перед
нами великую картину былого и дать возможность правильно ее обсудить.
Первоначальные, секретные причины событий, давшие им жизнь и движение, остаются
всегда скрытыми. Все эти мелкие, второстепенные интересы и подробности, которыми
так часто бывают обусловлены и вызваны последствия огромной важности, редко
выходят на свет божий из той темноты, в которой преднамеренно оставляет их
людское самолюбие.
Мы часто не в состоянии проникнуть даже в обыденные тайны наших друзей
и родственников в вопросах, касающихся частной вседневной жизни. Потому возможно
ли узнать образ мыслей присяжных, придворных интриганов и глубоких политиков,
относительно гораздо более важных вопросов, и притом часто отдаленных от нас
огромным расстоянием веков и стран или разницей нравов и обычаев? Историк должен
поневоле дополнять недостающее воображением и затем выдавать нам свои
предположения за истину, но опытный человек, читая историю, может заметить на
каждой странице это старание автора сказать гораздо больше, чем он знает
достоверно. Нельзя без невольной улыбки читать, как какой- нибудь Плутарх или
Тацит, Рейнах или Робертсон силятся объяснить причины какого-нибудь события,
образ взглядов того или другого правительства или вождя. Претензия представлять
исторические события плодом обдуманных размышлений, тогда как они зачастую
бывают последствием случая, каприза или страстного порыва, не может не
показаться смешною, особенно когда мы вспомним всю последовательность и легкость
человеческого характера вообще, почти всегда препятствующего ему действовать
обдуманно и логично. Если бы пород нами вдруг открылись истинные причины великих
исторических событий, мы бы наверно увидели, что большинство их обязано своим
происхождением пустякам.
Очень многие считают себя способными писать историю, а, между тем,
искусство это составляет камень преткновения даже для великих гениев. Для этого,
независимо от обширного образования, глубокого знания фактов, умения здраво
судить и вникать в точный смысл происходящего, надо еще понимать образ мыслей и
воина и законника, церковника к коммерсанта, отнюдь не увлекаясь
односторонностью взглядов каждого, надо забыть свое собственное положение,
отечество, веру, мнения и тогда только, отрешившись совершенно от всяких
взглядов, можно надеяться достичь способности верно и беспристрастно описывать
то, что происходит перед вашими глазами. Глубокое философское образование при
этом необходимо в особенности. Если взглянуть внимательно на произведения
великих историков, то мы увидим, что репутация их основывается не столько на
верности изложенных фактов, сколько на их объяснении и на основании
сопровождающих их выводов.
Войны принадлежат, бесспорно, к важнейшим историческим событиям, и потому для
историка вполне необходимо знакомство с основаниями военной науки, а между тем
познание это встречаем мы в людях, пишущих историю, очень редко. Многие пишут в
этом случае положительный вздор, упуская факты первой важности и придавая
значение пустякам. Они смешивают слова и понятия, обнаруживают полное
незнакомство с военными терминами, называют хитрость ошибкой, ложную атаку
принимают за истинную, а необходимость, обусловленную местностью, считают
результатом обдуманного выбора. Древние писатели в этом случае недалеко
опередили новых. Им случается заставлять полководцев произносить речи перед
войсками, когда те уже выступили для битвы. В наше время мы знаем, что начальник
даже маленького отряда едва может в этом случае кричать довольно громко, чтоб
солдаты услышали его команду. Как же себе представить, чтоб можно было
произносить красноречивые речи перед полчищами во сто тысяч человек и даже
более!
Можно привести тысячи примеров, как установившееся мнение судит иной
раз несправедливо о свершившихся исторических событиях. Я приведу один из
наиболее выдающихся и притом современных случаев. Росбахская битва, как
известно, наделала очень много шума и прославила своего героя более чем все
прочие, одержанные им победы, в которых он выказал гораздо более твердости,
храбрости и энергии. Публичные бюллетени определяли число погибших в этой битве
французов цифрой в пятнадцать тысяч, но были и такие сведения, которые сообщали,
что число это простиралось только до восьми тысяч, до шести, до четырех, а
наиболее скромные спускались даже до тысячи двухсот человек. Удивленный этой
разночтивостью показаний, я собирал сведения у местных крестьян, погребавших
трупы убитых, а равно и соседних помещиков и священников. Они уверяли меня, что
число мертвых не превышало четырехсот пятидесяти. А между тем это была битва,
происходившая в нашем веке, между двумя наиболее просвященными нациями, и притом
когда вся Европа была заинтересована узнать об этом деле правду в мельчайших
подробностях. У меня были в руках самые точные планы местности сражения, планы
проверенные, пронумерованные и снабженные всевозможными объяснениями, но когда я
отправился с ними в руках на самое место битвы, я убедился, что все они были
составлены на основании газетных сказок и до того фальшиво, что не было никакой
возможности хоть сколько-нибудь по ним ориентироваться и осмотреться. Если мы
имеем такие неточные сведения о том, что происходило у нас на глазах, то как же
судить о событиях отдаленных веков, когда невежество было гораздо глубже,
сообщения гораздо затруднительнее, а правда подвергалась гонению еще более, чем
нынче?
Но если бы история писалась даже с такой точностью и справедливостью,
как это привыкли обыкновенно думать, она все-таки была бы недостаточна для того,
чтобы вполне нас научить опытности. Во всех событиях есть обстоятельства хотя
частые и мелочные, но тем не менее чрезвычайно важные и которых невозможно ни
понять, ни объяснить, работая в тиши кабинета. Сведения такого рода
приобретаются исключительно практикой. Многому в жизни можно выучиться, только
читая неустанно самую книгу жизни. Тот, кто остается на одной и той же странице
пли проводит дни свои в бездействии, никогда не разовьет способностей, данных
природой, и не подвинется ни на шаг. Путешествия более всего полезны для
приобретения такого рода сведений, и средство это уважалось и практиковалось с
древнейших времен людьми, желавшими чему-нибудь научиться или в чем-нибудь себя
усовершенствовать. Люди, подобные Ликургу, Фалесу, Солону, Демокриту, Пифагору,
Платону, Полибию и многим другим, научились знать людей и управлять ими, только
пространствовав много лет среди чуждых им стран и народов. Огромное число
современных замечательных людей следовало их примеру и достигло таких же, как
они, успехов. В среде наиболее образованных современных наций даже воспитание
молодого человека не считается оконченным, пока он нс сделает обширного, если
можно, кругосветного путешествия. Даже государи не считали учения такого рода
компрометирующими их достоинства. Можно без труда заметить, что, с тех пор как
они стали думать таким образом и начали сближаться во время путешествий с
другими сословиями, проверяя таким образом на практике свои познания, политика
получила более здравое направление, многие предрассудочные взгляды исчезли
законы стали улучшаться, естественные права получили правильно необходимые,
реформы стали совершаться легче и скорее. Остается пожелать, чтоб ото доброе
начало не останавливалось, чтоб человеколюбие все более и более получало голос в
советах монархов и чтобы с этим вместе исчезли семена опасного брожения, дающего
себя чувствовать уже во многих случаях!
В частности, однако, не всякий имеет возможность путешествовать, хотя, с другой стороны, не должно думать, что для путешествия непременно нужны карета, лакеи и куча денег. С одним платьем, умеренной суммой, парой рубашек, портфелем, чернильницей да в придачу с бодрым духом, доброй волей и хорошими ногами и можно отлично исходить вдоль и поперек многие страны, захватив, пожалуй, уже как роскошь чемодан с вещами, который можно пересылать из одного города в другой. Такой род путешествия хорош в особенности тем, что при кем никто не будет нас замечать, а это всего важнее, если мы хотим только видеть все и чему-нибудь дельно научиться. Я говорю это по собственному опыту, потому что видел все главные страны Европы, путешествуя именно таким образом, и при этом сделал около 7000 миль пешком. План путешествия был мною составлен, когда мне было всего двадцать лет, и я исполнил его, невзирая ни на насмешки, ни на болезни, ни на усталость, словом, ни на какие неприятности, которых пришлось испытать немало. У меня было правило записывать каждый день вечером все, что я видел в течение дня, и таким образом составилась у меня масса заметок, иной раз очень пустых, но в числе которых было немало и интересных, и притом сгруппированных самым оригинальным образом. Я думал одно время выпустить их в свет и даже привел все написанное в систему полного сочинения, в котором недоставало только описания моего последнего путешествия, но, к великому моему горю, весь мой труд пропал на почте при пересылке. Мало было в моей жизни потерь, которые сожалел я так искренно.