Слово правды. Без избыточных требований. Забота об общественном благе
Справедливый приговор произносится им как простое слово правды, а не как
милость, и потому он никогда не допустит уговорить себя на решение, противное
его убеждению, или благодарить за благоприятный кому-либо приговор. Как то, так
и другое было бы им сочтено личной обидой. Он хорошо знает, что угодить всем
нельзя, но заслужить всеобщее уважение можно. Что бы ни говорил против него
приговоренный к наказанию или проигравший процесс, он остается к этому
совершенно равнодушен, потому что привык видеть, как часто людей порицают за
хорошие поступки и, напротив, хвалят за дурные.
Не угождая другу и не мстя врагу, он ничего не делает из милости,
руководясь во всем только сознанием правды. Благодарность ему не нужна, и он
останавливает немедленно всякую попытку ее выразить. «Вы мне ничем не обязаны,—
говорит он обыкновенно в подобных случаях.— Благодарите ваши собственные
старания и заслуги. Поверьте, что если бы я счел в этом случае более правым
вашего противника, то решил бы дело в его пользу». Он забывает всякую дружбу и
всякие связи, когда дело идет об общественном благе, и не только пожертвовал бы
в подобном случае интересами родного сына или отца, но не задумался бы принести
в жертву самого себя, если бы польза того потребовала.
Слишком рассудительный для того, чтобы требовать ото всех точно таких
же взглядов, он умеет порой соединять в себе стойкость Сократа с ловкостью
Алкивиада. Для пользы отечества готов он на такие поступки, каких никогда не
позволил бы себе сделать ради собственной пользы. Похвальная цель в этом случае
оправдывает в его глазах даже хитрость, и он, если общественное благо потребует,
сумеет разыграть роль даже тонкого дипломата. В своих требованиях он никогда не
доходит до излишка, помня, что люди всегда люди, и потому, назначая кого-либо на
общественную должность, очень хорошо знает, что совершенства в исполнении
обязанностей ни от кого нельзя требовать, но зато в вопросах важных он
становится неумолим и с лихвой вознаграждает сделанное послабление в мелочах.
Если он кого-нибудь награждает, обязывает и поощряет, то делает это не для
родственника, друга или любимой женщины, но исключительно в воздаяние за талант
и за заслуги. Часто случается, что награжденный, скромно трудившийся на
незаметном месте, даже сам не ждал такой милости и был замечен и награжден
совершенно помимо собственных искательств.
Для того чтобы хорошо узнать степень способностей и честности своих
подчиненных, он нимало не считает ниже своего достоинства обращаться с ним в
обыкновенной жизни как с равным. Многие, как известно, считают такого рода
отношения между начальником и подчиненным неблагоразумными, но я склонен скорее
думать, что судящие так внимают более внушению высокомерия, чем осторожности.
Государственный человек, портрет которого я рисую, напротив, держит себя вне
службы со всеми как простой, частный гражданин. Он запросто вступает в разговор
с людьми всех сословий, стараясь изучить их нравы, узнать мнения и открыть
причины неудовольствия существующим устройством. Иного средства получить верные
сведения об этих предметах нет и быть не может.
Хотя лично сам он успел давно побороть в себе страстные увлечения
молодости, заменив их умеренностью и достоинством, но тем не менее он далек от
стремления порицать в других пользование теми удовольствиями, от которых
отказался сам. Держа себя таким образом, можно внести только скуку и суровость в
самые обыденные отношения. Нельзя требовать, чтобы люди перестали наслаждаться
красотою и запахом розы только потому, что она имеет шипы. Удовольствия должны,
напротив, поощряться, за исключением только тех случаев, когда с ними
соединяется разврат или пустое чванство.
Забота его об общественном благе не ограничивается пределами города,
где он живет, или замкнутым кружком того или другого класса общества. Напротив,
в этом случае он всегда имеет в виду все государство, причем допускает некоторые
привилегии только для столицы, справедливо рассуждая, что сердце страны должно
непременно внушительно действовать на умы и сердца граждан для того, чтобы они
уважительнее относились к власти и издаваемым законам. Впрочем, поднять значение
столицы старается он распространением в ней просвещения и улучшением нравов еще
более, чем привилегиями.
Изучая дела управления, он в особенности обращает внимание на
специальные уставы отдельных мест и учреждений, стараясь внести в них дух общего
уравнения и справедливости, хорошо понимая, что причины, вызывающие какую-нибудь
исключительность, не бывают вечны и что за уничтожением этих причин всякие
вызванные ими особые постановления делаются предметом зависти и недовольства.
Уважая старинные учреждения, он, однако, подвергает их строгой критике, и если
видит возможность их улучшить и привести в большую соответственность с
современными требованиями, то старается сделать это не вдруг, а постепенно для
того, чтобы не восстать прямо против существующего укоренившегося обычая. Во
всех подобных случаях предпочитает он лучше помогать слабому, чем вырывать с
корнем крепкое.
Труды его не ограничиваются попечениями о современниках; напротив, он
думает и о благе потомков. В характере деятельности каждого правительства
непременно преобладает или разрушительный, или охранительный элемент; потому он
зорко следит за тем направлением, которое господствует в правительственных
учреждениях его отечества, и часто случалось ему видеть и предсказать опасность
там, где до него никто не замечал ее. Хорошее настоящее всегда оценивается им
сообразно надежде, которую оно дает на такое же будущее.
Держась благоразумной середины между двумя известными политическими
партиями, из которых одна хочет во чтобы то ни стало сохранить существующий
порядок даже с его дурными сторонами, а другая, напротив, требует слишком смелых
нововведений, он не боится ни впасть в излишнюю рутину, ни увлечься реформами.
Он справедливо рассуждает, что зло должно врачеваться современными средствами,
что люди постоянно обязаны заботиться о само- улучшении и что опасность
воображаемого вреда в будущем не должна удерживать от приобретения выгод в
настоящем. Общественная казна считается им экономической суммой бедняков, и
потому он является всегда ревностным противником всяких ненужных общественных
расходов. Но зато истинно добрые дела, полезные учреждения или достойные награды
поступки находят в нем всегда поборника и ходатая. Впрочем, что касается до
наград, он всегда старается пробудить в людях соревнование более к почетным
наградам, чем к денежным, понимая, что этим путем более облагораживаются душа и
сердце.
Одна мысль о бесчестном поступке уже способна его возмутить, и можно с
уверенностью сказать, что нет на свете сокровища, которым можно было бы его
подкупить на что-либо дурное. Даже угроза смертью не вызвала бы в нем ничего,
кроме хладнокровного ответа: «Можете делать со мною что хотите, а я буду
поступать и говорить как думаю». В этом отношении не могут на него повлиять ни
высота положения, ни могущество лиц, с которыми он имеет дело. В собрании
государей он стал бы говорить точно так же, как в кругу мудрецов или
обыкновенных людей, и, может быть, даже резче и смелее, потому что надеялся бы
тогда, что речи его будут услышаны и принесут пользу.
Точность и определенность целей, к которым он стремится, отразились с необыкновенной ясностью и меткостью во всем, что он говорит. Все темное и запутанное выясняется им просто и легко. Он умеет понять и угадать тайные замыслы своих противников из их взгляда, жестов, окружающих обстоятельств или из манеры обращения. Впрочем, он знает также, что наружные манеры себя держать иногда могут быть обманчивыми в человеке хитром, и потому придает этому наружному выражению более значения, чем считает возможным ему довериться в том или другом данном случае. В государственных делах он по характеру и расположению своих сотоварищей видит сразу, чего можно добиться и чего нет, и потому умеет настаивать или уступать вовремя и, кстати, молчать и говорить, не тратя лишних слов на погоню за невозможным.
Только к полезному и достойному стремится он горячо и неустанно. Враг
всякого ме- лочничества, он его тщательно избегает, зная, что оно препятствует
достижению более серьезных целей. Всякий вопрос умеет он сразу обнять в полном
его составе и затем разрешает его по строго определенной системе, строго следя,
чтобы ни одно из второстепенных обстоятельств не было забыто или упущено. При
этом он никогда не берет на себя выполнения мелочей, предоставляя это своим
помощникам, и, таким образом, сберегает собственные силы для более важной части
работы. Мысль, что он трудится для общей пользы, служит для него лучшим
средством для восстановления утомленных работой сил.
Умея ценить и беречь время, он никогда не тратит его на излишние объяснения и толкования, которые гораздо более выставляют нашу ораторскую способность, чем помогают делу. Он не любит этой пустой болтовни даже в тех случаях, когда она может служить дипломатическим средством для того, чтобы обмануть соперника и отвести ему глаза от настоящего дела. Если он говорит, то говорит просто и без лести, направляясь прямо к предположенной цели и ничего не скрывая из страха или хитрости.
Обходы и фальшивые подступы ему также презрительны, как и обидные, колкие
намеки, часто обращающие обыкновенный разговор в ссору, откуда уже недалеко до
забвения общественной пользы ради удовлетворения личного самолюбия.
Всевозможные политические тонкости и хитрости заменяет он
бескорыстием, откровенностью, знанием и смелостью, а так как все естественное и
хорошее действует гораздо лучше, чем ложное и дурное, то этим легко объясняется
авторитет, который он имеет над людьми, ведущими с ним дела. Его мужественное,
искреннее красноречие убеждает всех и каждого, то увлекая, то трогая слушателя.
Он действует одновременно успокоительным и увлекающим образом. Дурное и ложное
не могут ему противостоять, эгоизм спешит перед ним скрыться, а противоречие
бессильно умолкает. Истинные друзья отечества тесно сплачиваются для того, чтобы
встать с ним под одним общим знаменем стремления к общественной пользе.
Глубокая религиозность много помогает ему в преследовании целей. Он
верит, что главное зависит всегда от воли Божией.
«Я могу быть настойчивым, но озарить мыслью должна меня Твоя мудрость,— таковы
его любимые слова.— Мои намерения чисты, но способности слабы; укажи мне дорогу,
а я уже найду в себе довольно сил, чтобы по ней идти. Допусти, чтобы луч Твоей
мудрости, отражаясь от меня, озарил путь моих ближних и чтобы я стал орудием для
достижения Твоих предначертаний!»
Таким образом, он считает себя слугою Божиим и исполнителем Его воли
во всем, где только можно принести пользу или что-либо улучшить. Ему жалок тот,
кто уверяет, что корысть и честолюбие одни могут подвинуть людей на какую-нибудь
деятельность. Он удивляется, видя, как нередко старик, стоящий уже одной ногой в
могиле, едва способный говорить и двигаться, тем не менее, думает только о том,
чтобы копить деньги или выказывать свою власть и влияние. Ему в таких случаях
слышится голос Верховного Судьи, который говорит, обращаясь к этому несчастному
после смерти: «Я доверил тебе власть над многими людьми, поручал защищать
слабых, наказывать притеснителей и награждать добрых! Скажи, что ты сделал из
этого драгоценного дара?» И что же должна ответить на этот вопрос совесть этого
несчастного? «Я собирал сокровища, заботился только о себе и о своем доме,
приносил достоинство в жертву личному пристрастию, свободу — гордости, честь —
корыстолюбию. Я не давал хода способностям, предпочитая им внешний блеск; я
заставлял молчать правду, покровительствовать пороку и предрассудкам, ковал цепи
для слабых и несчастных. Справедливым был только в случаях, когда это было
выгодно лично для меня, и если даже имел иногда честные намерения, то и тут мне
мешали их исполнить мое невежество и бесхарактерность!»
Политика истинно достойного государственного человека проста и
искренна. Твердость, откровенность и доброжелательство помогают ему легко
достичь цели там, где другие тщетно употребляют для этого пронырство, хитрость и
эгоизм. Поддержка добрых отношений с соседями составляет предмет его особенных,
постоянных забот. Он умеет заставить их себя уважать, обращаясь с сильными
достойно, а со слабыми доброжелательно. Никогда ничьи высокомерные угрозы не
заставят его сделать какую-нибудь унизительную уступку. Он убежден, что
опасность увеличивается с уступчивостью, потому что эта последняя ведет к тому,
что нас начинают презирать.
Он умеет с достоинством ответить на притязания самого могущественного
монарха в мире и вот что скажет ему, в случае надобности, для защиты, положим,
хоть интересов Швейцарии: «Таковы наши права и таковы наши требования. Мы
взвесили их на весах справедливости и находим, что уступили более, чем получим
выгод. Трудно предположить, чтобы небольшое государство заявило излишние
претензии к могущественному и сильному. Мы с доверием полагаемся на вашу
справедливость и надеемся найти в ней защиту против вас самих, в случае, если
жажда славы побуждала бы вас посягнуть на права страны, прославившейся своей
свободой и благосостоянием. Мы не упустим со своей стороны ничего для того,
чтобы представить вам дело в истинном свете, и для этого напоминаем вам о наших
прошедших заслугах, а равно обещаем честно вести себя в будущем для того, чтобы
вы всегда имели в нас добрых соседей, честных друзей и верных союзников. Мы не
суетны, но храбры. Мы без стыда сознаемся в ничтожности нашего политического
значения, но знаем также, что от нас зависит заставить себя уважать, и что нет
силы, которая могла бы принудить нас согласиться на отречение от своей
независимости. Чтоб спасти ее, мы не остановимся ни перед какими жертвами. В нас
еще не застыла кровь наших предков, и мы прольем много чужой крови прежде, чем
кому-нибудь удастся заставить нас склонить свою шею под ярмо рабства. Нас можно
уничтожить, но не покорить; можно завоевать нашу страну, но нельзя сделать
нашего народа рабами. Мы глубоко убеждены, что пока наши граждане будут иметь
какое-нибудь имущество, до тех пор правительство не будет нуждаться в средствах,
и что враги наши встретят у нас храбрых противников, пока будет жив хотя бы один
обитатель наших гор и скал...»
Мне кажется, что так должны говорить все маленькие государства, когда
им предстоит иметь дело с большими. Подчиненный тогда для них унизителен,
слишком же высокомерный — смешон. Достойная твердость одна должна звучать в
голосе чести и приличия, а следовательно, и истинной политики.
Всегда готовый на подавление зла внутри государства и на отражение
врага внешнего, истинно достойный государственный человек ни в коем случае не
позволит себе действовать обманом и тайными махинациями, чему примеры мы, к
сожалению, часто встречаем в истории. Он знает, что подобного рода средства
нередко потрясали государства до самого основания.
Он всячески старается предотвратить волнения и смуты, пресекая в самом начале их причины, но если дым уже успел обратиться в пламя и заронившаяся искра угрожает пожаром — о, вот когда наступает минута истинной славы государственного человека! Без страха и сомнения выходит он к толпе недовольных, где на него немедленно обращаются взоры всех. Спокойный, с гордо поднятой головой проходит он сквозь волнующуюся толпу, предшествуемый уважением и охраняемый своими достоинствами... Уверенность сияет в его глазах... Он говорит. Кругом глубокое молчание. Героизм выражается в лице его, каждое его слово дышит истиной, как будто сам Бог говорил его устами. Тишина сменяет только что бушевавшую бурю, тихий шепот слышится вместо прежних буйных криков, увлечение уступает место размышлению. Он выслушивает представляемые ему доводы, соглашается с тем, что справедливо, осуждает спокойно ложное, успокаивает страстные порывы, ободряет упавших духом и мало-помалу овладевает сердцем всех присутствующих, невольно отдающих дань уважения его беспристрастию, здравому смыслу и умению себя держать. Он удалится не ранее полного восстановления порядка, напутствуемый тысячами голосов, выражающих благодарность и уважение. Его самолюбие не будет возбуждено нимало, но сердце невольно заплатит дань чувству и с благодарностью вознесет молитву Творцу за то, что Он позволил ему быть полезным, и с новым рвением даст он клятву продолжать по мере сил служение общественному благу до той минуты, когда отечество, облекшись в траур, напишет на его гробнице: «Всякий гражданин потерял в нем защитника; всякий несчастный — отца; всякий честный человек — друга!»