написать

Приятный в обществе, серьёзный в делах

Друзья, отношения с близкими и знакомыми. Как использовать знания. Честность - инстинкт

Никто лучше его не знает своих друзей и не умеет заставить их так хорошо приносить пользу друг другу. Нередко кстати сказанным словом удавалось ему оказать неожиданную важную услугу. Добрая репутация друзей составляет всегда предмет особой его заботливости, и, в этом случае, он действительно может оказать неоценимую услугу тем, что зная хорошо людей, он угадывает причины, заставляющие их иметь то или другое мнение, а вследствие этого ему нетрудно направить его и регулировать. Умение выражаться метко и оригинально, когда предмет, о котором идет речь, для него интересен, невольно заставляет других запоминать и повторять его выражения, а общественное мнение есть всегда ОТГОЛОСОК наиболее распространённых мнении отдельных личностей.
 

Общий закон, по которому даже наиболее выдающиеся из толпы люди непременно имеют свои слабости, отразился неизбежно и на Аристе. О нем можно сказать, что он слишком много любит и что это чувство переходит у него далее за пределы благоразумия. Чувствовать к кому-нибудь привязанность, доверие без предела и о ком-нибудь постоянно заботиться — таково увлечение, которому он предается без всякого размышления, и страсть эта часто бывала для него источником многих бед точно так же, как и многих радостей. Если в этом случае он может во многом себя упрекнуть, то точно так же найдет, чем себя утешить. В случае сделанной ошибки он всегда старается уменьшить последовавшее от нее зло. Если ему не случается увлечь в ошибку женщину, то все силы употребляются им тогда, чтобы вознаградить причиненный вред. Он старается возбудить в ее душе честные и высокие стремления, развить ее способности и хорошие качества, пробудить чувство исполнения долга. Даже сердечное увлечение, вовлекшее в ошибку их обоих, представляет он в настоящем виде. Он указывает на его опасности и учит, что даже страстью надо пользоваться с благоразумием и вниманием друг к другу. Редко случалось ему иметь связь с женщиной без того, чтобы эта последняя не приобрела через это для себя выгоды и не сделалась более достойной уважения, чем была прежде. Всякая любовница превращалась непременно в его друга.
 

В выборе той, которой отдавал он свое сердце, Арист никогда не стеснялся положением женщины и ее качествами. В этом случае он не имел предрассудков и умел найти хорошее во всех слоях общества, начиная с высших и кончая низшими. Ни годы, ни красота не имели для него особенного значения; он держал себя одинаково во всяком кругу и во всяком обществе. Для него было решительно все равно, обедать ли пятью блюдами или довольствоваться одним, спать ли на соломе или под богатым пологом, жить ли с вельможами или с бедняками. Он понимал, что страсти и чувства везде одинаковы и что изменяется только их внешний вид. Один пьет шампанское, другой самое плохое вино; тот заботится о получении ордена, этот о какой-нибудь деревенской должности; в случае же бесчестного характера обоих разница только в том, что первый плутует более широко, а второй довольствуется мелочными выгодами. У первого более ума и ловкости, у второго — природной простоты и здравого смысла; но, во всяком случае, разница вовсе не так велика. А между женщинами она еще того меньше. Наивность, во всяком случае, стоит жеманства; застенчивость понравится гораздо более, чем утонченное кокетство. Простота обращения избавляет от натянутости, а природная прелесть делает ненужными богатые уборы. Поцелуи, выигранные на пари, чаше гораздо приятней большой денежной ставки; танцы на зеленом лугу доставляют гораздо более удовольствия, чем кадриль в богатой зале.
 

Приятный в обществе, серьезный в важных делах, способный на все, но не преданный ничему до педантизма, Арист может с успехом занять любую должность и везде будет на месте, не переставая в то же время быть самим собою. Может быть, он покажется несколько холодным и равнодушным к пустякам, потому что пустяки вообще не могут увлекать людей, занимавшихся разрешением серьезных вопросов; но зато взгляните на него, когда умом его овладеет что-либо действительно дельное и важное. Сколько ума, огня, знания и великодушия выкажет он в такую минуту! В один и тот же день успеет он переговорить и с разумным человеком, и с педантом, блеснуть в изысканном кругу и принять участие в веселой пирушке, помочь больному, поспорить о правах человека и повидаться с любимой женщиной. С ремесленником будет он говорить о его ремесле, с честолюбцем — о политике, с художником — об эффектах света, с девочкой — о лентах, со старушкой-хозяйкой — о домашних хлопотах и со всеми — обо всем хорошем и честном. Начав разговор с философом об отвлеченных изысканиях метафизики, он найдет затем отдых, вмешавшись в детские игры. Но все, что бы он ни делал, что бы ни говорил, будет непременно запечатлено оттенком тихого правдивого ума, умеющего равно и думать, и забавляться, жалеть и прощать, услужить и понравиться. Правда с ним неразлучна; она следует за ним одинаково и в шумный круг друзей тихое уединенное убежище, и в залу суда, и на придворный раут. Он умеет придать утонченную прелесть всем удовольствиям, облагородить даже те из них, которые тривиальны, и в пользовании каждым никогда не пойдет он далее той границы, которую указывают благоразумие и честность.
 

Беспристрастный посредник между рассудком и увлечением, он оживляет и умеряет эти качества одно другим. Только излишество и несправедливость подвергаются его безусловному осуждению, те же удовольствия, которые не вредят никому, находят в его глазах полнейшее оправдание. Отдых после труда считается им совершенно справедливым и законным. Он рекомендует всегда пользоваться развлечениями, которые дает общество, но лично сам предпочитает уединение. Любя сосредоточиваться в самом себе, он создал таким образом для себя удовольствия и радости, которых не могут у него отнять ни чужие капризы, ни посторонние обстоятельства. Работа, прогулка, чтение и размышление — вот те утехи, которыми он пользуется вполне, никому ими не мешая. Многочисленные знакомства помогают ему проверять и доказывать те заключения и выводы, которые он делает. Уважая знание, он, однако, не считает его окончательной целью жизни, хорошо понимая, что чем больше мы будем учиться, тем все сильнее будем убеждаться в ничтожности приобретенных сведений; но, тем не менее, он постоянно стремится приблизиться к истине насколько это возможно. Вероятность заменяет ему в таких случаях достоверность.
 

Добиваясь составить себе правильное понятие обо всех науках вообще, он занимается специально каждой не более того, сколько это нужно для тех реальных целей, которые он преследует в жизни. Знание служит ему, таким образом, прямым и естественным средством для достижения желаемого, и он никогда не смотрит на него иначе. Трудясь утром и отдавая удовольствию вечер, он находит в покойной ночи заслуженную награду за разумно проведенный день.
 

В философии он не держится никакой определенной системы, но старается извлечь из нее то, что находит справедливым, отбрасывая без сожаления тот иену ясный хлам, который философы успели нагромоздить в своих сочинениях под влиянием педантизма, самолюбия или страсти к пустой болтовне. Он старается сгруппировать в один общий центр все, что сказано в этой науке истинно замечательного, примиряя независимость циника с чувством долга стоика и погоню за наслаждением эпикурейца с воздержанностью аскета. Знания истории и человеческого сердца много помогают ему в этом случае для установления истинных взглядов и выводов. Трактуя об отвлеченных началах, он никогда не забывает сообразить, в какой форме могут они быть примерены к жизни, сообразно нравам, законам и религии каждого народа. Врожденное чувство справедливости, человеколюбия и бескорыстия помогает ему вполне помирить с жизнью те невозможные требования, которые философия и даже религия нередко предъявляли людям, последствием чего выходило только то, что наука превращалась в совершенно ненужную болтовню.
Арист каждодневно составляет в общих чертах программу, как он намерен провести наступающий год, и затем разрабатывает ее подробно для каждого месяца. В программах этих он уясняет себе свое положение, составляет проекты занятий и распределяет часы и дни работы. Всякое новое предложение, намерение улучшить в себе какое-нибудь качество или, наоборот, истребить какой-нибудь порок — все входит в эти программы. Он называет эго сведением своих счетов и раз предположенное исполняет во что бы то ни стало. Вставая утром, он прежде всего говорит сам себе: «Посмотрим, что удастся мне сегодня сделать хорошего и исправить дурного!» — и затем каждый вечер отдает себе отчет в прошедшем дне, припоминая все, что сказал в этот день, что думал и что сделал. Окончив это, он заключает день твердым намерением постараться провести завтрашний еще с большею пользою.
 

Честность сделалась для него инстинктивным чувством, и он действует согласно ее указаниям почти помимо воли. Что касается до деликатности и доверия к людям, то, в этом случае, ему никогда в жизни не доводилось допустить что-либо противоречащее этим понятиям. Он счел бы величайшим для себя унижением даже об этом подумать. Щепетильный до мелочности в исполнении принятых на себя обязательств, он всегда принимает во внимание интересы и тех лиц, с которыми входит в какие-нибудь условия. Если бы они затеяли что-нибудь противное своей собственной выгоде, то нашли бы в нем верного советника и защитника.
 

Арист великодушен по внутреннему влечению. Это его природная наклонность, сообразно с которой он действует ради доставления себе радости и удовольствия. Один скупой бессердечный человек назвал его за это бескорыстие глупцом и фанатиком. «А кто вам сказал,— ответил Арист,— что я действую бескорыстно? Вам доставляет удовольствие кого-нибудь обмануть и сделать несчастным, моя же радость, напротив,— делать людям добро. Значит, каждый из нас думает о своих интересах, сообразно своим вкусам. Я поступаю так, как хочу поступать, и не намерен даже входить в критическую оценку своих действий». Делая добро, он никогда не придает этому какого-либо значения и держит себя при этом совершенно так же, как светские люди, занятые удовлетворением своих пустых фантазий.
 

Благодаря всегдашнему порядку в мыслях он умел ввести его и во всех своих делах. Расчетливый в издержках на крупные предметы, он никогда не позволял себе скупости в мелочах. Подобного рода скряжничество унижает нас еще более, чем глупая расточительность. Аккуратные платежи, умеренность издержек и разумное употребление доходов — вот что заменяет для него роскошь и бросание денег зря. Обстановка его домашней жизни гораздо ниже его средств, по зато щедрость и благотворительность выше. Он очень часто отказывает себе в удовольствиях для того, чтобы сделать кому-либо добро. Если бы внезапные обстоятельства уменьшили в несколько раз его доходы, он подчинился бы этому горю и перенес его без малейшего ложного стыда. Если бы нашлись знакомые и друзья, которые охладели бы к нему вследствие этого обстоятельства, то он сам покинул бы их без сожаления, справедливо рассудив, что, значит, они никогда и не были к нему искренне расположены. Скромный в блестящем положении, гордый в несчастий, внимательный ко всем даже в минуты горя, он считает себя богатым в достаточной степени для того, чтобы быть счастливым, а удовольствия его такого рода, что отнять их никто не в состоянии.
 

Довольный своим умеренным благосостоянием, он давно взвесил возможность несчастья и вследствие этого верно соразмеряет свои желания с возможностью их использовать. Этим путем он достиг того, что почти всегда успевает предотвратить грозящую беду и никогда не имеет повода к раскаянью.
 

Он вовсе не равнодушен к общественному уважению и потому отнюдь не пренебрегает средствами возвыситься, но только благородная душа его инстинктивно чуждается в этом случае тех низких средств, которые обыкновенно употребляют толпой. Напротив, он идет той уединенной тропой, которой следовали все великие люди, и стремится основать высоту своего положения на истинных достоинствах. Удастся — он будет этим доволен, не удастся —- не в чём будет раскаиваться; к тому же его личное счастье так полно, что излишек богатства или почестей едва ли может сделать его многим счастливей. Имея в достаточности необходимое, он не придает особого значения роскоши или льстивому поклонению толпы и никогда не задумается предпочесть свободу — блеску, душевный мир — деловым хлопотам, сельскую жизнь — городской и уединение — обществу. Эта любовь к свободе и независимости так в нем велика, что он смело может повторить вместе с Декартом, что нет в мире монарха довольно богатого, для того чтобы купить у него эти блага. Но чувство долга и желание быть полезным, однако, в нем выше, чем это довольство личным комфортом, и вот почему не покидает он арены публичной деятельности. Он не чужд желания славы и не станет пренебрегать честными средствами, чтобы ее приобресть, но не она, однако, составляет главную цель, ради которой он трудится. Принести пользу человечеству — вот главная задача, к которой он стремится и в ней одной находит полное удовлетворение своему самолюбию. Он идет даже дальше и надеется на награду не только здесь, но и там, за пределами земной жизни, где судить его будут уже не люди. Впрочем, и здесь частная его жизнь успела уже заслужить то, к чему только можно стремиться: дни его проходят в мире и счастье благодаря сознанию исполненного долга, и чем долее он живет, тем все более и более увеличивается это чувство полной удовлетворенности и заслуженного счастья. Он в самую могилу сойдет с этим чувством, в то время как люди, проведшие весь свой век с одной мыслью приобретения земных благ, не будут чувствовать под старость ничего, кроме скуки, сожаления и постоянного страха лишиться того, что имеют.
Если Арист желает иногда получить значительный общественный пост, то руководствуется при этом исключительно мыслью расширить возможность приносить пользу. Но он настолько скромен, что считает на это способным и других, и потому никогда не станет кого-нибудь интриговать. Тем не менее, он вовсе не остался бы равнодушен, если бы судьбе вздумалось подарить его таким назначением. Он отдался бы весь новой своей обязанности и не задумался бы пожертвовать для пользы дела своею жизнью, даже если бы пришлось принести ее в жертву для спасения родины. Но если такая почесть ему не суждена, он сумеет утешиться тем личным спокойствием, которое царствует в его душе. Если нельзя делать добро многим, он будет делать его в более тесном кругу. К ответу должны быть призваны те, которые не угадали его способностей и оставили его без дела, руководствуясь, может быть, завистью или личными расчетами. Надо прибавить, что даже в минуты ревностного желания получить влиятельную должность он молит Провидение исполнить это только в таком случае, если, вместе с тем, будет связана для него возможность приносить действительную пользу.