История народа и законы. Разные типы правления. Переход от одного к другому
Описанный в предыдущей главе ход развития гражданских обществ в общих
чертах применим к ним ко всем. Шаткость его и несовершенство объясняются легко
тем, что и отдельные, составляющие эти общества личности далеко несовершенны.
Конечно, не все государства прошли непременно через все описанные ступени, но,
тем не менее, ступени эти указаны схематически довольно верно. История может
подтвердить, что всякий народ, как в развитии своем, так равно и в падении,
непременно подчинялся описанным законам и что если бы законы эти принимались
своевременно во внимание теми, в чьих руках была судьба государств, то многое
дурное могло бы быть устранено, а хорошее, напротив, принесло лучшие плоды. Были
государства, начавшие свое существование с анархии, другие с деспотизма, но все
непременно более или менее уклонялись, до известной степени, с пути
справедливости и здравого смысла. Одинокие страсти порождали почти везде
одинаковые последствия, изменившиеся только под влиянием климата, времени или
особых обстоятельств.
Переход от хорошего правительства к дурному и наоборот вовсе не так труден, как это кажется на первый взгляд. Я имею здесь в виду не те случайные, сопровождающиеся всеобщим потрясением перемены, при которых разнуздываются бешеные страсти толпы, позорящие самое имя человека, но подтверждаю только, что если присмотреться внимательно к ходу исторических перемен вообще, то мы непременно придем, вместе с папою Урбаном VIII, к заключению, что мир управляется сам собою и что перст Божий виден повсюду. Личный интерес людей, часто противоречащий в отдельных случаях интересу общественному, в общем, напротив, делается его вернейшим пособником и союзником. Всякий отдельный человек, заботясь о своем личном благе, старается всеми силами устранить то, что может ему повредить. Сумма этих усилий отдельных членов общества естественно выражает общее стремление всего общества, разница же в единоличных стремлениях уравновешивается их противоположностью один другим. Если бы люди вдруг достигли своих желаний и стали счастливыми поголовно, то все общество, наверно, скоро бы впало в изнеженность и праздность, и, наоборот, если б удачи в жизни не было никому ни в чем, то всякий общественный строй должен был бы разрушиться. Если судить о цели жизни по самому ее ходу, то, кажется, можно без ошибки заключить, что люди ищут деятельности с тем, чтоб увеличить количество получаемых ими ощущений, что фактически достигается беспрестанными переходами от удовольствия к горю и наоборот. Этим путем мы развиваем наши способности, научаемся верно судить о совершенно противоположных явлениях и чувствах и, наконец, получаем возможность управлять нашими желаниями и влечениями, в числе которых хорошие очень часто граничат с дурными.
Усовершенствование, как телесное, так и духовное, возможно только этим
способом.
Много было споров о том, какую форму правительства следует признать
лучшей. Близорукие, односторонние политики обыкновенно только блуждают в этом
вопросе около правды, никак не будучи в состоянии ее уловить. Что до меня, то я
думаю, что требуемого ответа невозможно дать, не приняв во внимание страны, в
которой народ живет, равно как его природных способностей, развития, богатства и
многого множества других побочных обстоятельств. Что имеет хорошие последствия в
одном месте и веке, то будет иметь дурные в другом и наоборот. Впрочем, можно
признать за достаточно выработанное и принятое почти повсеместно правило, что
демократический образ правления должно считать лучшим для маленьких государств,
аристократический — для средних и монархический — для больших. Деспотизм
непригляден нигде. Но чуть ли еще не правильнее будет держаться взгляда, что
самой лучшей формой правления следует считать смешанную. Это очень древнее
мнение вполне подтверждается опытом веков, доказывающим, что существует очень
мало правитеЛЬСТВ, которые олицетворяли бы в себе какую-нибудь из указанных форм
в совершенно чистом виде, без всякой примеси хотя небольшого элемента прочих.
Тем не менее приведенные названия очень удобны для охарактеризования
существующих правительственных форм вообще, хотя в деталях они очень часто
заимствуют друг у друга специфические черты, чуждые им самим. Впрочем,
выражение: «смешанная форма правления имеет и свой специальный смысл», под
которым разумеется такая комбинация, когда демократическое, аристократическое и
монархическое начала существуют совместно и взаимно уравновешиваются так, что
дурное в них парализуется, а хорошее, напротив, получает возможность свободного
действия.
Демократизм может показаться на первый взгляд самой лучшей, идеальной
формой правления. Будучи действительно не чем иным, как выражением воли всех
граждан, подающих голос на выборах, исключительно под влиянием своего личного
интереса, эта форма правления дает, по-видимому, полную гарантию общественного
благоденствия, которое, как известно, заключается в наивозможно большем благе
наиболее значительного числа людей. При демократизме равенство уживается с
порядком. Злоупотребление этой формой правления может принести вред только
немногим отдельным выскочкам, чье быстрое возвышение не нравится толпе, да и тут
они могут избежать грозящих им неприятностей, умерив свои претензии. При
злоупотреблении другими формами правления бывает наоборот, что все общество
подвергается стеснениям, ради выгоды немногого числа лиц. Истинные качества, во
всяком случае, пробьют себе дорогу к первенству и общественному уважению.
Конечно, народ часто увлекается политическими шарлатанами и крикунами,
но можно привести не меньшее число случаев, что он вверяет свою судьбу истинно
достойным, понимающим дело людям. Современники или сограждане редко ценят таких
людей, но зато иностранцы и история умеют хорошо обнаружить и разъяснить
истинное их значение.
Существует мнение, будто самодержавие народа при демократическом
образе правления не более как чистейший мираж и что, в сущности, власть все-таки
сосредотачивается в руках очень небольшого числа лиц. Мнение это отнюдь не
справедливо, потому что избранные народом представители, наоборот, самые лучшие
стражи против посягательства на его свободу. Власть их длится не более того
времени, на которое они ее получили, а, сверх того, очень трудно быть избранным,
не обладая действительно замечательными способностями или не имея характера,
который не отвечал бы действительно в данную минуту народному желанию. При
других формах правления можно гораздо скорее встретить людей неспособных и злых
и, тем не менее, занимающих влиятельные должности.
В числе характеристических свойств демократического образа правления
есть одно, которое, как мне кажется, ускользало до сего времени от внимания
политических писателей. Свойство это состоит в том, что правление это
замечательным образом способствует развитию народных масс. Свобода, влияние на
ход дела, привычка во все входить и все обсуждать, уважение со стороны
занимающих общественные должности лиц — все эти непременные атрибуты
демократического образа правления влияют самым благотворным образом на
облагорожение чувств массы народа, поддерживают в нем патриотизм, и развивают
его умственно гораздо более, чем при всяком ином режиме. Какая громадная разница
между поселянином Швица или Аппенцеля и, например, польским крестьянином,
находящимся в обязательных отношениях к земледельцу. Уже это одно сравнение
представляет веское доказательство, что усовершенствование и развитие масс стоит
в прямой зависимости от общественного и политического устройства. Обратитесь к
любому образованному человеку, чьи взгляды на этот предмет не испорчены
какими-либо посторонними обстоятельствами, и спросите его, под каким
правительством желал бы он жить в случае, если бы ему пришлось родиться вновь
простым земледельцем? Ответ будет несомненен.
Говорят также, что лица, призванные к кормилу правления в
демократических государствах, часто подвергаются грубым насилиям со стороны их
же избравшей толпы. Я слышал даже рассказ, как один из членов представительного
собрания подвергся однажды побоям. Факт этот, конечно, способен глубоко
возмутить общественное мнение, но философ увидит в нем не более как только
прискорбный единственный случай неуважения к человеческой личности. Зло
неизбежно везде, и, во всяком случае, можно скорее примириться с кулачной
расправой толпы с одним, чем допустить, чтобы жизнь и счастье многих зависели от
произвола одного дурного человека.
Все, однако, имеет и дурные стороны. Народ груб, непостоянен, легко
поддается дурным инстинктам, увлекается успехами и разочаровывается в бедах.
Постоянная трудовая жизнь не дает ему времени для того, чтобы вспомнить и
развить в себе политический такт, столь необходимый в делах правления, а равно
не может он приобресть достаточных для того познаний. В политических взглядах он
близорук и не видит далее самых близких к нему предметов и истин. Верное
предположение будущего для него невозможно, особливо в вопросах внешней
политики. Многочисленность народных собраний отнимает возможность соблюдать в
них порядок, вследствие чего решения их часто бывают непоследовательны. По этому
случаю можно привести прекрасный ответ Ликурга, когда кто-то советовал ему
ввести в Спарте демократизм. «Начни,— ответил он,— с учреждения его в твоем
собственном доме». Надо прибавить для пояснения, что человек, к которому он
обращался, был уже давно главою семьи и имел много детей.
Аристократическое правление принадлежит к самым прочным и, я готов
сказать, к самым способным, но только в таком случае, если в основе его лежит
предпочтение личных талантов достоинству по рождению. При этом условии оно может
быть правлением самым мирным и самым умеренным. Правительственные собрания
отличаются порядком; дела обсуждаются спокойнее, и самая медленность решений
служит часто гарантией против излишних вредных увлечений. Класс должностных лиц,
более образован и пользуется лучше организованной властью для исполнения своих
обязанностей. Между ними существует круговая порука для взаимной поддержки
достоинства, столь необходимого для лиц, занимающих какое-либо видное положение.
Внешние предприятия поддерживаются с большей настойчивостью, вследствие того,
что ими управляет постоянный совет лиц, который нельзя ни разогнать, ни
уничтожить, тогда как, при других формах правления, перемена министра влечет за
собой обыкновенное полное изменение и в системе действия. Сверх того, при такой
быстрой перемене влиятельных лиц, трудно быть гарантированным против того, что
они не будут ставить свой личный интерес выше общественного. К этому не лишне
прибавить, что при аристократическом правительстве общественные должности
обыкновенно поручаются лицам уже пожилым, успевшим приобресть спокойствие
характера и опытность жизни, а потому не увлекающимся страстями или ветреностью.
Горе той стране, где не уважают мнения старых людей! Энергия свойственна
молодости, умеренность — старости, Сила и благоденствие государств зависит от
счастливого сочетания этих двух качеств.
Может, однако, случиться, что если власть будет сосредоточена в руках только одного, сравнительно немногочисленного сословия, то заботы о личном интересе перевесят в его деятельности мысль о благе общественном. Высшая политическая честность со стоит именно в охранении неприкосновенности прав меньших братьев. Эгоисты же и честолюбцы будут, напротив, на иных нападать и стараться уменьшить эти права. Потому может случиться, что аристократическое правительство, никогда не расширяя прав народа, а, напротив, всегда действуя к их ущербу, хотя бы даже очень незаметным каждый раз образом, покончит тем, что приведет страну к потере существующих преимуществ и к злоупотреблению властью, что, как известно, гораздо невыносимее при господстве многих, чем при сосредоточении этой власти в руках одного лица. Мы знаем из истории, что аристократия никогда не делала великодушных уступок, а, напротив, постоянно стремилась разрешить свою власть и привилегии. Народы, жившие под этой формой правления, выигрывали только в моменты опасных кризисов, теряли же свои права исподволь и не заметно, при самом обыкновенном ходе дел. Монарх может быть идеально хорошим правителем, с великой душой и высоким образованием, но совет аристократов состоит непременно из людей равного закала и всяких убеждений, потому и общие его решения будут непременно носить характер заурядности, свойственной людям толпы вообще. Трудно ждать подвигов самоотвержения там, где решающей силой является большинство голосов, а лучшие мысли и побуждения не могут исполняться немедленно. Стремление увеличить власть и ее права будет идти вперед медленным, но верным шагом, и если раз патриотизм ослабеет, если занятие общественных должностей будет считаться только выгодной аферой, если выборное начало сделается пустой формой, под которой будет скрываться желание угодить богатому или вывести вперед родственника, так что глупец предпоч- тется способному, а плут честному человеку; если, наконец,— что еще хуже — благородные честные патриоты будут клеймиться именем энтузиастов и опасных людей — тогда!.. Тогда источники общественного блага окажутся иссякшими! Молодежь перестанет, из боязни прослыть смешной, увлекаться правилами и примерами чести и добра; она сделается робкой и преклонённой, понимая, что только этим путем можно понравиться людям, держащим власть в руках и не желающим себе иных помощников, кроме таких, которые привыкли безусловно им удивляться и беспрекословно исполнять полученные приказания.