Возникновение общества. Регулирование общества законами. Сложные отношения — сложные законы
Вообразим себе, что на земле существуют только один мужчина и одна
женщина. Физическая связь между ними, от которой родятся дети, сделается первым
звеном в цепи возникших между ними отношений. Дети последуют примеру родителей и
точно так же воспроизведут подобных себе. Непосредственно затем возникнет в этом
первом людском обществе власть отца, которая примет характер и форму проявления
сообразно с характером каждой отдельной личности. Что же касается до взаимных
отношений членов семьи, то они, наверно, выразятся в следующей формуле: за добро
или зло, которое ты мне сделаешь, я воздам тебе точно таким же добром или злом,
а равно и все мы, как общество, будем платить тебе сообразно тому, что ты
сделаешь для нас. Людские страсти в этом первобытном состоянии общества будут
выражаться слабее, потому что у них будет менее предлогов для выражения, но зато
и заблуждения будут опаснее, вследствие отсутствия власти, которая бы их
сдерживала.
Потребность во взаимной помощи, вследствие невозможности удовлетворять
самому всем своим нуждам, а еще более то чувство, которое инстинктивно сближает
между собой людей, когда они видят, что беда и горе в жизни грозят им всем
вместе, были тем первым звеном, которое связало между собою членов этой первой
семьи и заставило их сообща изыскивать способы для поддержки своего
существования. Простота, мир и довольство господствовали в этом первом
человеческом обществе. Место его жительства часто менялось вследствие истощения
средств, доставлявших ему пропитание, но такая вечно бродячая жизнь скоро должна
была показаться трудной и утомительной. Охота и рыбная ловля не могли
удовлетворять увеличившимся потребностям, и вот люди, мало-помалу, стали
привыкать к оседлой жизни, обратясь из вечных бродяг в пастухов и земледельцев.
Оседлая жизнь немедленно обнаружила потребность законов и правил
общежития. Обладание значительными стадами возбудило вопрос оберегания их против
хищников, а равно точно такой же охраны потребовал постоянный, но не собранный
еще хлеб. Вследствие этого было постановлено признать право владения землею за
первым, кто ее занял, начал обрабатывать и пустил на нее свой скот. Покушение с
чьей-либо стороны нарушить это правило вызывало заступничество за обиженного со
стороны всего остального общества.
В первобытной дикой жизни людей каждый может защитить себя от внешних
нападений только с помощью собственных сил, но, с образованием обществ, это ужо
исполняется соединенными усилиями всех членов. Каждый член такого союза обязан
отказаться от части своей свободы, насколько она может вредить общему благу. Он
дает обещанье не посягать на права своих сотоварищей для того, чтобы они, в свою
очередь, не посягали на его права, и обязывается воздерживаться от таких
действий, которые не станет сам одобрять в других. Он начинает сознавать, что
требовать чего-либо от людей можно только в возврате за то, что мы даем им сами.
Но для наблюдения, чтобы все эти правила исполнялись, необходима власть, которой
следует подчиняться. Таким образом, люди сознали необходимость отказаться даже
от независимости для того, чтобы вернее сберечь свои права.
Большинство законов должны явиться сами собой вследствие осложнения
людских отношений. Так, например, отец, заботящийся о детях, хочет непременно
быть уверенным, что дети, которых он воспитывает, принадлежат ему. Отсюда возник
обычай брака, при котором требуется, чтобы женщина имея связь только с одним
мужчиной, тем самым гарантировала ему законность детей. Для женщины
необходимость и польза брака обуславливалась, с другой стороны, тем, что мать не
могла бы, при помощи своих только сил, воспитать и взрастить детей, в случае,
если бы отец отказал ей в этом содействовать. Отсюда вытекла идея торжественного
заключения брачного союза для того, чтобы взаимные обязательства супругов были
высказаны открыто и публично перед глазами всех. Продолжительность времени,
необходимого для полного воспитания детей, на что часто требуется вся жизнь
родителей, вызвала необходимость заключать браки также на всю жизнь.
Для того, чтобы побудить родителей работать постоянно для блага детей,
а также чтобы предотвратить споры и раздоры сих последних из-за оставшегося
после смерти отца добра, были введены законы наследства. Справедливость,
перехода имущества родителей исключительно к детям объясняется тем, что дети
ближе всех к ним стоят и, сверх того, нередко способствуют собственными трудами
накоплению остающегося наследства. Закон этот однако, исправляя одно зло,
породил другое тем, что ограничил установленное прежде еще право
преимущественного владения всяким добром за теми только лицами, которые
захватили его собственными стараниями и обработали собственным трудом. Право
наследства стало, таким образом, похоже на конфискацию имущества бедных в пользу
небольшого числа богатых. Такой порядок мог бы привести с течением времени к
тому, что целой массе бедняков пришлось бы погибнуть от голода и холода, но беде
этой помогло то естественное обстоятельство, что богачи, завладев массой
имущества, не могли обрабатывать его сами и должны были прибегнуть в этом случае
к помощи тех же обездоленных бедняков. Излишек бедствий, которые могли
обнаружиться, был, таким образом, предотвращен.
С тех пор неравенство состояний и порожденная вследствие того
зависимость одних людей от других легли в основу устройства всех современных
обществ. Без этих условий никто не захотел бы работать в пользу других.
Искусства, ремесла, далее сама наука должны бы были исчезнуть. Если бы все люди
жили плодами только собственных своих трудов, то всякий должен был бы сам
строить себе жилище, готовить одежду и вообще удовлетворять решительно всем
житейским потребностям. Такое состояние общества недалеко от того, в котором
живут совершенные дикари.
Есть, однако, экзальтированные философы, которые серьезно задают себе
вопрос: не было бы такое состояние людских обществ лучше, чем настоящее?
Конечно, нельзя спорить, что в нем нашлись бы некоторые выгоды, но зато
неудобства оказалось бы еще больше, а, сверх того, такое положение совершенно
невозможно в обширных странах с многочисленным населением, где необходимо
огромное количество различных машин и других тому подобных предметов, вследствие
чего вызывается валовое их приготовление в специальных мастерских (Для
того чтоб до некоторой степени предотвращать излишнее накопление богатства в
одних руках» что особенно вредно в маленьких республиках, можно было бы, мне
кажется установить для них собственно закон, в силу которого небольшая доля из
остающегося после смерти богатых имущества должна была бы делиться между
бедными. Сверх того, было бы небесполезно восстановить старинные аграрные
законы, по которым никто не имел права владеть более чем известным количеством
земли. Эго средство много бы помогло восстановлению правильного распределения
богатства и вообще оказало бы огромное влияние на склад жизни и людскую
нравственность. Многие, однако, не согласны с таким воззрением. Жак Зюсмильх
говорит: «Попробуйте ввести законы Лициния, по которым никто не имеет права
владеть более чем семью югерами земли, или постановление Ромула, низведшего даже
это количество до двух только югеров, и вы увидите, что превратите этим
средством цветущую и деятельную, как муравейник, страну в безлюдную, бесплодную
пустыню». Мнение это, однако, надо считать преувеличенным и односторонним.
Законы такого рода проводятся не вдруг, и притом они непременно должны
основываться на мнении и желании большинства, твердо решившего добиться чего
желает. Слова «Общее благо» должны быть девизом подобных реформ. История
указывает нам на примеры реформ еще более радикальных.).
Усложнения между людьми отношений были причиной возникновения споров и
несогласий по разным вопросам, касающимся лиц или имущества. В силу этого
понадобилась такая власть, которая, в лице разумных и пользующихся уважением
судей, решила бы подобного рода вопросы и, сверх того, была бы вооружена
достаточной силой для принуждения виновных исправлять причиненные ими
несправедливости. Отсюда проистекло учреждение судов со всеми из атрибутами.
Трудность разрешения многих процессов вызвала необходимость установить
точные правила и формы в их производстве для того, чтоб как судьи, так равно и
стороны были сдерживаемы в своих увлечениях. Эти правила, однако, рядом с
примененной ими пользой, породили также немало неудобств тем, что повели к
подчинению дела рутинному порядку и сделались причиной того, что правда нередко
приносится в жертву обряду и страдает от упущения каких-либо мелочных его
требований.
Уважение к правде и добру, как известно, чуждо душам низким и
порочным. Их может сдержать в границах умеренности один только страх стыда или
неприятности. Отсюда возникла необходимость наказаний, которые, конечно, должны
быть пропорциональны тому вреду, который подвергающееся каре лицо причинило
обществу.
Вера в Бога присуща человеческой натуре. Она результат и заключение, к
которому приводит деятельность всех наших нравственных способностей. Ею более
всего побуждаемся мы к делению добра и к воздержанию от дурного. Следствием веры
возникло общественное богослужение, а оно, в свою очередь, потребовало
организации духовенства. Понятия о Божестве всегда бывают соответственны
умственному и нравственному развитию каждого народа. Народ невежественный и
грубый представляет божество подобным себе и предполагает возможным
существование в нем людских слабостей и пороков. Не будучи просвещены истинным
откровением, люди выдумывают искусственное. Эгоизм небольшого числа развитых
людей немедленно воспользовался печальным нравственным состоянием общества и,
взамен распространения правил добродетели, стал насаждать в сердцах людей одно
суеверие. Такова причина, почему религиозные догмы первобытных народов сочинены
все в интересах жрецов и правительственной власти. Религиозный фанатизм сделался
орудием самых ужасных несправедливостей. Все религиозные понятия были приведены
им в совершенно хаотическое состояние. Вместо того чтобы основать правила
нравственных поступков людей на видимых, действительно существующих, фактах и
отношениях, фанатизм стал черпать доказательства истины своих эгоистических
домогательств из суеверных бредней, существовавших только в разгоряченной
фантазии экзальтированных голов. Разные сны и тому подобный вздор стали
выдаваться за откровение свыше. Нетерпимость с одной стороны и право силы с
другой вступили в тесный союз с честолюбием, скупостью и эгоизмом, не
останавливаясь ни перед чем, для распространения своих постыдных теорий.
Вспомните, нравы, обычаи — все должно было подчиняться этой грубой силе и
принять, как святую истину, те формы, которые она желала им дать. Склонность
людей придерживаться правил, освященных давностью, а равно суеверное
благоговение перед непонятным закрепили еще более возникшую веру во множество
понятий, бывших часто совершенно друг другу противоположными.
Из столкновения различных мнений и отношений должны были, однако, сверкнуть, наконец, хотя несколько искр правды. Новые взгляды, выработанные наукой, стали мало-помалу входить в кровь и плоть основных людских понятий. С увеличением народонаселения умножились и неизбежные столкновения между собою. Точки соприкосновения отдельных личностей стали разнообразными до бесконечности, а вместе с тем появились новые обязанности и требования. Потребности ума увеличились с распространением знаний, а потребности души с развитием чувств, вызываемых более усложнившимися житейскими отношениями. Горизонт знаний стал раздвигаться все шире и шире; многое, казавшееся долгое время непонятным, получило значение обыденных истин. Результаты глубоких и трудных изысканий сделались общим достоянием и, в свою очередь, послужили открытию новых, еще более важных истин. Людская ограниченность делала, однако, невозможным, чтобы каждый отдельный человек усваивал все вновь открываемые знания и истины. Отсюда проистекли спецификация знаний и разделение знаний на отдельные науки. Необходимость такого разделения имела, однако, и дурную сторону, тем, что вследствие его возникли несогласия и споры между людьми, занимавшимися разными предметами и потому смотревшими на жизнь слишком односторонне. Сомнения и ошибки возникли вновь, и они были на этот раз тем опаснее, что прикрывались щитом предполагавшегося знания.