Совместный брак. Больше друзья. Взаимное влияние. Недостатки и примирение
Хотя Эдмонд и Люсилла выделялись, по состоянию и положению, из общего уровня,
тем не менее семейная их жизнь могла считаться образцовой во многих отношениях.
Взаимная склонность и рассудок участвовали вместе в их взаимном выборе. Эдмонд
уже перешел период юношеских увлечений и был в полном цвете мужества и сил.
Блеск и пустые мечты его более не увлекали; вкус, очищенный опытностью, искал
простоты и естественности, сердце, сохранившее чувствительность, хотело любить и
искало взаимности; честность не допускала мысли обмана и обольщения, а чувство
порядочности удерживало от удовольствий разврата. Ему казалось, что настало
время упрочить свою жизнь, и потому он искал не столько любовницы, сколько
подруги. Люсилла, как казалось ему, могла вполне удовлетворить его требованиям,
и хотя она не была еще тем, чем ему хотелось ее видеть, но и характер ее и
скромность показывали, что все может в ней нравиться согласно его желаниям. Она
не была влюблена в него до увлечения, но искренно его уважала, хорошо понимала и
любила от чистого сердца. Более желать ничего не оставалось, и достижение
желанной цели было в руках их обоих. Эдмонд спокойно сделал предложение, получил
охотно согласие и без всяких лишних слов скоро успел зарекомендовать себя с
самой лучшей стороны делом. Его старания сделать Люсилле приятное были просты и
естественны, без всякой тени угодливости или лести. Это были дружба, любовь,
внимательность, но не слепая подчиненность. Он с первой же минуты принял с нею
тот тон обращения, который хотел сохранить навсегда, и, соединив твердость с
учтивостью, умел возвысить оба эти качества одно с помощью другого.
Излишняя уступчивость и угодливость может, правда, польстить порою
самолюбию иных женщин, но тот, кто действует с ними таким образом, рано или
поздно потеряет всякое их уважение. Женщины вполне чувствуют, что мужчины в
качестве покровителей превосходят их твердостью, и потому им невольно нравятся в
мужском характере те черты, которые поддерживают это убеждение. Если женщине
предоставлено первенство, то она чувствует себя как-то не по себе и постоянно
тяготится какой-то нерешительностью и беспокойством, и, наоборот, для женщины
нет чувства приятнее сознания, что избранный ею житейский спутник всегда сумеет
дать ей совет, оказать поддержку и защиту.
Люсилла, подобно большинству молодых девушек, была суетна и
непоследовательна в серьезных взглядах на жизнь, хотя сама этого пока не
сознавала. Более остроумная, чем рассудительная, более веселая, чем серьезная,
более чувствующая, чем много думающая, она в разрешении представлявшихся
вопросов руководствовалась не столько рассудком, сколько личным вкусом,
настроением духа или чужим примером. Опыт жизни был известен ей только из
романов, и потому нечего удивляться, если действительный мир представлялся ей
через призму разгоряченного воображения или установленных обычаев. Она могла
глубоко почувствовать хорошее сердечное движение, оценить метко сказанное слово,
но серьезная мысль ей еще не давалась. Намерения и взгляды ее были безусловно
чисты, но ей недоставало умения и сил для того, чтобы перевести их в
действительность. Она была неспособна к принятию твердого намерения, а еще менее
к его выполнению по строго обдуманному плану.
Эдмонд прежде всего обратил внимание на воспитание ее рассудка. Он сумел
сделаться учителем, оставаясь в то же время любовником и другом. Каждый день
успевал он посвящать не менее двух часов разговору о серьезных предметах, причем
с редким искусством умел подносить ей только цветы знания, тщательно вырывая его
шипы. Он был далек от мысли сделать из нее ученую женщину, но достиг того, что
она стала уважать знание и приобрела его в достаточной степени для того, чтобы
умело пользоваться знаниями своего мужа. Нимало не препятствуя ее удовольствиям
и развлечениям, он мало-помалу заставил ее и на этом пути взглянуть на дело
более трезво и серьезно. Мешая веселые шутки с серьезными замечаниями и
интересным и рассказами, он незаметно прививал ей свои собственные взгляды на
жизнь, приводил в порядок ее мысли, прояснял понятия и вообще показывал все в
настоящем, истинном свете. Беседы их сделались так же разнообразны, как
разнообразно все бесконечное поле человеческих знаний. Самая пустая мелочь или
самое обыкновенное происшествие служило им нередко исходным пунктом для
серьезных выводов, для сравнения быта различных народов или веков, для осуждения
людских предрассудков и заблуждений. Веселая прогулка булла в то же время уроком
из натуральной истории. До
сих пор Люсилла видела только факты, теперь стала узнавать их причины; каждый
день открывал ей новые чудеса. Тихая, ясная ночь увлекала ее взгляд и
воображение в бесконечные бездны небесного свода, где с помощью своего
наставника она читала историю светил, этих живых свидетелей, подтверждающих
бытие Того, Кто их создал. Новый мир возникал перед ее изумленными глазами, ум
ее развивался, суждения приобретали правильность, радости и удовольствия
получали характер какой-то небывалой прежде ясности и простоты, желания делались
возвышенней, обязанности казались приятнее, а сердце все более и более
проникалось желанием делать добро. Она научилась вернее определять характер
своих бывших подруг и при этом сделалась к ним снисходительней и добрей. Ей
стала ясна разница между ничтожным фатом и рассуждающим человеком, между умным и
глупым, между бесхарактерным и решительным. Нимало не потеряв уважения к
женщинам, она стала предпочитать общество мужчин. Друзья ее мужа сделались сс
друзьями, и скоро взгляды их обоих на жизнь пришли к такое же согласие, как были
согласны до сих пор их чувства. Может ли существовать лучшая основа для прочной
связи? Эдмонд умел сделать её еще прочнее с помощью одного драгоценного
качества, которым он обладал: не было человека, который бы так мало требовал от
женщин. Он слишком хорошо их знал для того, чтобы вести себя с ними иначе в этом
отношении. Из этого правила, естественно, вытекала снисходительность, а
результатом этой последней явился домашний мир. В этом отношении муж, хорошо
знающий жизнь, гораздо скорее удовлетворит жену, чем молодой неопытный юноша,
воображающий любимое существо совершенством, вмещающим в себя такие качества и
добродетели, которые даже и существовать не могут. Результатом же такого взгляда
выходит то, что но прошествии первого пыла восторга и страсти он с удивлением
замечает в своем божестве полное отсутствие всего, чего он так уверенно ждал и
на что так смело надеялся. Можно ли после этого удивляться, что будь его жена
даже действительно первой женщиной в мире, он все-таки станет воображать, что
был бы более счастлив с другой, и будет в отчаянии обвинять предмет своего
выбора, отнюдь не воображая, что виновато во всем его собственное пылкое
воображение.
Эдмонд оказывал постоянно своей жене самые искренние знаки внимания.
Даже спустя много лет после брака он никогда не обращался к ней с какими-либо
требованиями или желаниями, иначе как в самой мягкой и ласковой форме.
Случалось, что вопрос шел о том, чтобы заставить ее исправиться от какого-нибудь
недостатка, чему-нибудь научиться или принять участие в каком-нибудь добром
деле. В таких случаях самый нежный любовник не мог бы вести себя более осторожно
и деликатно, и ничей посторонний взгляд никаким способом не проник бы в тайну
вопроса, который занимал их в это время. Нимало не обращая на себя общего
внимания чем- нибудь неуместно бросающимся в глаза, они, тем не менее, не
переставали и в обществе оказывать друг другу те едва заметные знаки внимания,
которые именно своей видимой мелочностью заставляют подозревать, что за ними
скрывается много хорошего. Их присутствие вносило с собой в круг, где они были,
какое-то хорошее настроение, при котором дурные люди боялись выказывать свои
слабости, все же вообще делались как-то добрее и способнее на хорошее в надежде
заслужить одобрение. Оказание помощи несчастному было для них часто печатью,
скреплявшей окончание какого-нибудь несогласия, и вместе с тем изъявлением
благодарности судьбе за то счастье, каким они пользовались.
Но как бы ни были велики в людях хорошие качества, они все-таки не исключают
существование недостатков. В этом случае ни Эдмонд, ни Люсилла не требовали друг
от друга невозможного и всегда были готовы друг друга извинить и утешить, а тем
не менее, никогда не позволяли выказать свое неудовольствие друг другом при
каком-нибудь постороннем лице. Кому какое дело до домашних несогласий и даже
ссор? Они должны кончаться между собой и притом так, чтобы после минуты мира и
следа от них не оставалось. Молчаливое примирение служит самым знаком сознания в
собственной ошибке или доказательством прощения чужой, а эта манера действия
была ими принята безусловно. Люсилла никогда не обижалась надолго и никогда не
позволяла себе оскорблять Эдмонда упреками за прошлое. Она хорошо сознавала, что
от этого не могло выйти никакой пользы. Молчание ее было лучшим оружием, а ласка
самым чувствительным укором. Он видел ее печаль, но никогда не видал гнева, что
и понятно: печаль происходит от избытка чувства, а гнев от гордости. Эта
мягкость в характере Люсиллы была совершенно естественна, и в ней не замечалось
ни следа страха или унижения. Кто унижается, тот теряет самолюбие, а кто не
умеет поддержать своего достоинства — заслуживает только презрения.