Приличия в разных странах мира. Опрятность и её польза. Требования этикета
Приличие самое лучшее средство для того, чтобы избежать опасности
прослыть смешным. Это легко объясняется самим значением этого качества, которое,
при всей своей неопределенности в строгом смысле, тем не менее означает умение
сообразовать внешнюю манеру себя держать с принятыми обычаями. Каждый народ,
каждый век выработали по этому поводу совершенно различные приемы и по
обыкновению уверяли, что взгляды и правила каждого лучше прочих. Разновидности
же бесконечны во всех странах от одного полюса до другого и даже в странах
Европы противоположны иной раз друг другу диаметрально. Человек, известный своей
изысканной светскостью в Париже, был бы осмеян в Лондоне. Во Франции внешние
принятые приличия отзываются несколько пошлостью и пустотой; в Испании —
ханжеством; в Англии — грубоватостью; в Германии — педантизмом; в Польше —
раболепством; на севере — театральностью; в Италии в них можно найти всего
понемногу, и потому правила эти можно было бы считать там наиболее близкими к
истине, если бы они не отзывались до некоторой степени гримасничаньем и
обезьянством.
Чем глубже бывает наше уважение к принципу, тем чаще допускаем мы
вольности относительно его деталей. Члены английского парламента являются в
заседание небрежно одетые, с просто зачесанными волосами, словом, как ходят
дома. Я раз видел, как один из них прошелся по Вестминстерской лестнице
вприскочку на одной ноге, вероятно, потому, что страдал какой-нибудь болью, и,
между тем, никто из присутствовавших не только не вздумал поднять его на смех,
но даже не обратил на то ни малейшего внимания. И действительно, что может быть
проще необходимости пользоваться одной ногой, когда другая страдает? Но, должно
быть, в силу тех противоречий, которые встречаются у народов даже наиболее
образованных, я видел, как однажды толпа осмеяла в Чаринг Кроссе до оскорбления
одного иностранца только потому, что он был дурно одет и не имел модной шляпы.
Таким образом, несколько мелочей в туалете были способны возмутить толпу в одном
из самых образованных кварталов столицы народа, считающегося по справедливости
самым учтивым и рассудительным в мире. Ради подобной безделицы народ этот забыл
требования гостеприимства, правды и свободы, которой он поклоняется сам, и
потому должен был бы вполне признать за другими! О люди, люди! Какими пустяками
можно вас занять и расшевелить, и как легко переходите вы от великого к
недостойному.
Английские обеды представляют замечательную смесь требований самого
взыскательного педантизма с непозволительной распущенностью. Манера пить за
здоровье возведена там почти на степень серьезной науки. Вилки и ножи непременно
переменяются после каждого блюда, но при этом в домах второго разбора, где не
гоняются за тем, что называется порядочностью, часто не подают к столу даже
салфеток, и утираться гостям приходится скатертью. Стаканов становится мало
ввиду неопрятного обычая пить круговую, которая обходит всех собеседников. Горе
последнему, обязанному прикасаться губами к краям, на которых нередко остаются
крошки, капли масла, а может быть, еще хуже этого. Прошу прощения за эти
неаппетитные подробности, но я пишу под воспоминанием фактов, которые
приходилось испытывать мне самому, причем я нередко отказывался вовсе утолять
свою жажду, не будучи в состоянии победить своего отвращения к подобному обычаю,
не только дурному, но даже опасному. Это так естественно и весело, говорят
собеседники. Пусть так, но не все веселое и естественное приятно.
Опрятность — не простая привычка или предрассудок. Чувство отвращения
к грязному совершенно инстинктивно и вложено в нас самой природой для того,
чтобы дать нам возможность избегать вещей вредных и опасных для нашего здоровья.
Все нечистое вместе с тем, в большей части случаев, вредно, и потому в этом
случае не надо идти наперекор природе. Впрочем, иногда бывает и так, что
неприятное нам в большой дозе бывает целебно в малой. Таковы многие яды, но, во
всяком случае, все, что с трудом переносится чувствами, непременно в то же время
раздражает нервную систему.
Индейская, магометанская и еврейская религии возвели заботу о телесной
чистоте в степень религиозных обрядов, и это не только ради сохранения здоровья,
но и потому, что, по их мнению, существует связь между чистотой душевной и
телесной. Асклепиад, знаменитый врач древности, уверял, что чистота зубов
способствует поддержке веселого настроения духа, вследствие того, что свежесть
дыхания благотворно действует на мозговую деятельность.
Забота о подобного рода предметах возведена женщинами почти в степень
нравственного качества. Они с помощью этого умеют поддержать и даже заменить
красоту, продлить молодость и понравиться более, чем каким-либо другим
средством. Простота, соединенная с изысканнейшей опрятностью, составляет главную
тайну чарующего действия женского туалета. В этом стремлении поддержать телесную
чистоту высказывается образ чистоты и скромности нравственной, а также изящество
вкуса. Один почитатель такого рода изящества говорил, что если бы он был
живописцем и хотел изобразить Амура, то нарисовал бы его в белейшей как снег
рубашке и вложил бы ему в колчан вместо стрел зубочистку, а в руку — кусок
губки.
То, что называется у женщин развязностью, требует большого такта для
того, чтобы не перейти границ приличия. Принимаемый некоторыми из них нисколько
высокомерный тон мелочная требовательность в различных услугах и уступках и
бездна других тому подобных претензий — все это при злоупотреблении может
сделать их общество для нас не только неприятным, но даже тягостным и возбудить
взамен симпатии к их чистоте и слабости, напротив, чувство даже как бы вражды.
Тот, кто одарен проницательностью и знает, в чем состоит в жизни хорошее, легко
поймет серьезное значение, какое имеют подобные безделицы. Скромная сдержанность
и приличие украшают женщин лучше, чем что-либо другое, и, сверх того, эти же
качества служат средством для предохранения их добродетели от всякой дерзкой
выходки; но прихоти и характер часто берут свое, а их голос порой столько же
отличается от этой программы, как простое жеманство от подлинной искренности.
Чем более стоит уважения человек, тем с большим достоинством и приличием должен он себя держать. Наша внешность очень внушительно действует на толпу, какого бы разбора последняя ни была. Большинство людей судит о нас по наружности, по платью и по манерам, а потому для чего же нам намеренно лишать себя выгоды, достающейся такой ничтожной ценой? Нет ничего дурного впредь покупать людей в свою пользу для того, чтобы под прикрытием этого приобретенного наружными средствами расположения легче добиться расположения настоящего. Истина эта, однако, гораздо чаще только сознается, чем применяется к делу. Мы ежеминутно видим истинно достойных, одаренных людей, которые решительно не умеют себя держать в обществе, чувствуя себя в нем с такою неловкостью, как будто им некуда деть своих рук и ног или точно язык их отказывается им повиноваться. Подобного рода неприятное положение происходит или от излишней застенчивости, или от безнадежного желания нравиться во что бы то ни стало. Есть даже целые сословия, которым как будто не дана способность держать себя в обществе мило и развязно. Таковы в большей части случаев законники, коммерсанты и духовные. Люди эти равно редко отличаются и на литературном поприще. Равнодушие к домашней обстановке, однообразие жизни, всегдашнее серьезное настроение духа, медленность и осторожность в решениях — все это вместе воспитывает их нравственное существо в каком-то холодном, неподвижном тоне, вследствие чего они теряют ту живость и увлечение, которые так ценятся в общественных беседах. Рассеянность и презрение к соблюдению принятых обычаев довершают еще более это воспитание и доводят людей, иной раз положительно талантливых, до того, что они совершенно теряют способность и умение себя держать, а, между тем, искусство уместного соблюдения внешних условных приличий и обычаев не только увеличивает в глазах толпы значение наших серьезных поступков, но помогает сглаживать даже последствия ошибок (Многие из известных европейских ученых прославились до того неумением себя держать, что даже поражали своими манерами людей, желавших с ними познакомиться. «Неужели он таков?» — нередко спрашивали в этом случае многие. Наивность спрашивающих иной раз доходила почти до удивления, что у кумиров их такие же, как у прочих людей, нос, уши и губы, нередко впридачу с полуразрушенным телом и дурными страстями. Разговор их звучит очень часто до того обыденными оборотами, что в нем и тени нельзя найти возвышенных мыслей, рассыпанных в их сочинениях.).
Человек рассудительный, конечно, смотрит сквозь пальцы на несоблюдение мелочных требований этикета другими, но сам непременно старается их исполнять в той мере, в какой считает это нужным и полезным. Исполнение этой массы иной раз не имеющих никакого смысла требований тем не менее способствует смягчению общественных нравов и поддержке наружного порядка и благочиния. Значение покроя платья ничтожно само по себе, но никто не захочет возбуждать смеха своей внешностью. Подпись «Покорнейший слуга» в конце письма употребляется даже в том случае, если мы пишем лицу, которого не знаем и не уважаем, но, исполнив это внешнее приличие, мы не обязываемся им ни к чему дальнейшему. Потомки наши будут смеяться над многими из наших современных обычаев, но нам до этого в настоящее время нет никакого дела. Этикет сам по себе — вещь вздорная, но, соблюдая его, мы нередко приобретаем гораздо более в сравнении с тем, что нам стоит исполнение этих предписаний.