Как растут наши дети. Почему мы о них заботимся. Групповое противопоставление. Ассимиляция во взрослых
Не рыба, не мясо
Человеческие дети имеют своеобразную модель роста, которая не наблюдается у большинства других млекопитающих. Они растут очень быстро в первые два-три года, а затем рост замедляется и остается замедленным около десятилетия. Затем, в раннем подростковом возрасте, происходит внезапный скачок роста и они быстро вырастают до размеров взрослого.10 Как если бы природа старалась удержать детей как можно дольше, а затем, как только цели детства выполнены, как можно скорее протолкнуть их во взрослую жизнь, сократив тем самым период неопределенности, в котором они не рыба, не мясо.
Это хорошо работало на протяжении многих тысяч лет. Когда люди бродили группами по пятьдесят человек или жили в маленьких деревнях, было только две возрастные группы: дети и взрослые. Вы отождествлялись с той или иной группой и получали примеры о том как себя вести в своей возрастной группе. Когда молодые люди вырастали до размеров взрослого, они становились взрослыми. Они работали, воевали и рожали детей бок о бок с другими взрослыми.
Сейчас мы живем в сложные времена, и двух возрастных групп уже недостаточно: человек может быть таким же большим как взрослый, но не взрослым. Нам пришлось создать новые социальные категории для таких людей. Одна из этих категорий называется подростки. В 1960-е годы возникла еще одна категория, потому что в нашем обществе была группа людей, которые были старше подростков, но отказывались называть себя взрослыми. У них была своя категория, хотя не было никаких церемоний, чтобы отметить такой переход. Вы входили в неё покидая дом для обучения в колледже или чтобы присоединиться к странствующей компании; вы покидали её, достигнув верхней границы, установленной самими членами. Никогда не доверяй никому старше тридцати, говорили они. Они имели в виду, что любой старше тридцати - это они.
То, что объединяло то поколение молодых людей - было их сопротивлением против войны во Вьетнаме. Как только война закончилась, единство исчезло. Сегодня люди этого возраста идут в разных направлениях: одни учатся в колледже или профессиональном учебном заведении, другие рожают детей, программируют компьютеры, ремонтируют машины или ищут работу. В результате между подростками и взрослыми больше нет никакого буфера; возрастная группа между ними фактически отсутствует. В наши дни подростки редко видят людей в возрасте от двадцати до тридцати лет: молодые люди где-то в других местах. Что оставляет настоящих взрослых - родителей, учителей и полицейских, которые, да поможет им Бог, должны стать ответственными - чтобы взять на себя основную тяжесть подростковой групповости.
Мы принадлежим к виду, который имеет долгую эволюционную историю жизни в небольших группах и конкурирует или воюет с другими такими же группами. Победителями этих соревнований были наши предки, и именно им мы обязаны нашей склонностью отождествлять себя с группой и любить свою собственную группу больше всего. Именно им мы обязаны своей неприязнью к другим группам.
В обществе охотников-собирателей или племенном обществе было только две возрастные группы: дети и взрослые. Была ли между ними вражда? Если так, то она была неуловимой и приглушенной. Эволюция создала детей для того, чтобы побуждать во взрослых материнские чувства; они развивались таким образом, потому что те, у кого не было того, что необходимо, чтобы заставить родителей полюбить их, имели меньше шансов выжить. Взрослые были созданы эволюцией, чтобы воспитывать детей; они развивались таким образом, потому что те, у кого не было этого инстинкта - да, инстинкта! - имели меньше шансов на успех в воспитании детей - для продолжения их генов. У людей очень силен инстинкт воспитания. Это не зависит от веры в то, что вы разделяете гены с маленьким существом; котенок или щенок может запустить его так же хорошо, как и ребенок. Я даже поймала себя на том, что думаю: "разве это не мило" о бутылке стирального порошка маленького объёма.
Я верю, что эволюция дала нам две независимые системы, управляемые различными ментальными модулями, чтобы заставить нас желать заботиться о детях. Эволюционные теоретики, вдохновленные идеей "эгоистичного гена", склонны говорить только об одной системе, основанной на родстве: мы любим наших детей, потому что они несут наши гены. Эта теория предсказывает, что мы должны любить тех, кто больше похож на нас, чем тех, кто не похож, что, кажется, похоже на правду. Но она также предсказывает, что мы должны любить наших старших детей больше, чем младших, потому что старшие ближе к тому, чтобы увековечить наши гены, производя для нас внуков. Хотя смерть восьмилетнего ребенка, кажется, ударяет по родителям сильнее, чем смерть годовалого ребенка, пока оба из них живы, внимание и поцелуи достаются именно годовалому ребенку.11 Проблема с взглядом на воспитание основанном на кровном родстве заключается в том, что такой подход помещает все яйца в одну корзину.
Для объяснения того, что происходит, когда дети становятся подростками, необходим двух-корзиный взгляд на воспитание. Эволюция дала нам две причины любить наших маленьких детей: потому что они несут наши гены и потому что они маленькие и милые. Эволюция дала нам только одну причину любить наших детей-подростков: потому что они несут наши гены. Как только они вырастают до размеров взрослых - как только их лица удлиняются, носы вырастают, а пот приобретает неприятный запах, - подростки больше не пробуждают в нас инстинкт воспитания. С их стороны, мы им больше не нужны. Они способны выживать, по крайней мере, в той среде, для которой они были предназначены, без своих родителей.
Когда единственными возрастными группами являются дети и взрослые, враждебность между группами ослабляется зависимостью, с одной стороны, и воспитанием, с другой. Но когда у подростков есть своя возрастная группа, может возникнуть враждебность между возрастными группами - между подростками и взрослыми. И она возникает. Полагаю, это взаимно. Враждебность лучше всего видно, когда групповость является характерным отличием, потому что её именно групповость вызывает враждебность. Когда групповость не является характерным отличием, у подростков вполне возможны теплые отношения со взрослыми. Некоторые из их лучших друзей - взрослые.
Теперь вы можете понять, почему подростки так раздражены, когда взрослые заимствуют их стиль одежды или речь - почему они вынуждены изобретать новые. Они более или менее достигли роста и форм взрослого человека, но они не хотят, чтобы их принимали за взрослых. Они нуждаются в способах сигнализации своей групповой идентичности и лояльности к другим членам своей группы. Большой вопрос подростковой жизни - невысказанный вопрос, который подростки постоянно задают друг другу и на который постоянно дают ответ - это: "Ты один из нас или один из них?" Если ты один из нас, докажи. Докажи это, показав, что тебе наплевать на их правила. Докажи это, сделав что-нибудь - неплохо татуировку, дырку в носу - всё что безвозвратно отметит тебя как одного из нас.
Вы видите то же самое между воюющими деревнями в племенных обществах: создание культурных различий и использование видимых маркеров - и чем они постояннее, тем лучше - чтобы сразу увидеть различия. Если бы вожатые не улаживали возникающие разногласия между ними, возможно, "Орлы" и "Гремучие змеи" сделали бы то же самое.12 "Орлы" могли бы выбрить себе на макушке голое место, как монахи на послушании. "Гремучие змеи" могли бы раскрасить свои лица, как плохие мальчики в "Повелителе мух". Такие маркеры имеют не только символическое, но и практическое значение: в пылу битвы они позволяют легче отличить друзей от врагов. Отличительная форма, которую носят члены профессиональных спортивных команд, не только напоминает болельщикам, за кого болеть.
Механизм отвечающий за культурные изменения
В подростковом возрасте враждебность по отношению к взрослым не возникает "de novo". Хотя она держалась в тайне, она назревала в течение длительного времени, особенно среди мальчиков. (Групповость, как я отмечала в 10-й Главе, кажется, сильнее у мужчин). Нецензурная брань, используемая "Гремучими змеями", типичный пример. Эти мальчики происходили из респектабельных семей, посещающих церковь. Они научились бранным словам от старших мальчиков и друг от друга, а не от своих родителей.
Социолог Гэри Файн провел три года, наблюдая за членами бейсбольных команд Малой Лиги. Он выяснил, что мальчики, которые "милы, даже внимательны" со своими родителями, могут быть удивительно неприятны, когда они со своими товарищами по команде.13 Препубертатные дети Файна подшучивают над взрослыми и хвастаются друг перед другом своими сексуальными познаниями. Они говорят о девушках в унизительных, сексуально откровенных терминах и используют "педик" как обычное оскорбление. Из-за того, что слова из трёх букв потеряли свою остроту, мальчики из хороших домов среднего класса используют худшее слово, которое они знают, "ниггер", и нацарапывают худший вид граффити, свастику. Их родители не расисты; их родители были бы шокированы. В чем, конечно, и заключается секрет. Было бы ошибкой назвать рисование свастики мальчиками "преступлением совершённым с расовым уклоном" и еще большей ошибкой обвинять в этом их родителей14. Они рисуют свастику, потому что никто больше не моргнёт глазом, если они напишут "Х.."
Но подростки просто играют с бунтом: они ведут себя так, только когда их родители на них не смотрят. Бунт в вашу сторону ждет момента, когда они вырастут до размеров взрослого и станут способны жить - по крайней мере, в той среде, для которой они были предназначены - без своих родителей. Они могут быть юными, но они не полные дураки.
Бунт, которому многие подростки предаются сегодня, характерен для обществ, отправляющих подростков в школу. Его не возможно обнаружить, потому что он был бы бессмысленным, в обществах, которые считают четырнадцатилетних девочек достаточно взрослыми, чтобы выйти замуж, и четырнадцатилетних мальчиков достаточно взрослыми, чтобы взять на себя ответственность и оружие мужчины.15 Поскольку эти четырнадцатилетние дети категоризируют себя (сами по себе и другими) как взрослые, у них нет мотивации отличаться от взрослых. Они могут затаить обиду на конкретных взрослых - на бабушку, которая обращается с ними, как с рабами, или на отца, который конкурирует с ними за женщин, - но групповость не играет роли в этих обидах. Она не играет роли, потому что в большинстве этих обществ подростки не имеют возможности общаться с другими подростками. У них нет понятия о подростковости. У них нет групповости - потому что у них нет группы.
Подростки становятся силой, с которой приходится считаться, когда они собираются вместе в одном месте, как в современной средней школе. Как в Древней средней школе, более двух тысяч лет назад. В Афинах IV-V вв. до н. э. ряд греческих философов зарабатывали себе на жизнь, давая образование сыновьям богатых афинян. Философия оказалась неубедительной защитой от мальчишек-подростков. Сократ ворчал, что его не уважают: его ученики "не встают, когда входят старшие. Они болтают перед гостями, поглощают лакомства за столом и тиранят своих учителей". Точно так же Аристотеля выводило из себя отношение его учеников: "они считают себя всеведущими и уверенны в своих утверждениях; это, в основном, причина того, что они заходят слишком далеко". Их шутки не позабавили философа: "они любят смех и, следовательно, шутки, а шутливость есть дисциплинированная наглость".16
Возможно, они и раздражали своих учителей, но они сделали Афины IV века центральной точкой древнего мира, местом, тем самым местом где происходило самое важное. Когда вы собираете группу людей, которые не дети и не взрослые, у вас есть механизм для быстрых социальных изменений.
В обществе, где есть только две возрастные категории - дети и взрослые, культура может передаваться практически неизменной на протяжении сотен поколений.
Дети не являются изменителями культуры: они все еще учатся и недостаточно независимы. Взрослые не являются измененителями культуры: они являются хранителями статус-кво. Меняющие культуры - это люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, у которых есть своя возрастная группа. Групповость - мотивирует их отличаться от поколения своих родителей и учителей. Они так стремятся противопоставить себя будущему поколению, что различия даже не обязательно должны быть улучшениями - на самом деле они часто не являются улучшениями. Они принимают различные формы поведения и различные философии; они изобретают новые слова и новые формы украшений. И они берут это поведение, философию и так далее, с собой во взрослую жизнь. Они оставляют своим детям бремя поиска новых способов стать другими. Мама и папа курили травку? Надо найти что-нибудь еще что можно покурить!
Подростки, конечно, не отвергают всего в философии своих родителей. Иногда отпрыски курильщиков травки сами курят травку. Хотя выбор того, что оставить и что отбросить, может быть произвольным, всегда есть некоторые вещи, которые сохраняются. Для каждого поколения нет смысла начинать все с нуля.
Поскольку выбор того, что оставить, а что выбросить, является произвольным, и поскольку молодые люди в развитых обществах, как правило, ассоциируются в первую очередь со своими сверстниками, каждая новая когорта старшеклассников или студентов создает свою собственную культуру. Каждая новая культура сочетает в себе вклад, который она получила от общества в целом - от средств массовой информации, от того, что происходит в мире, от культур предыдущих поколений - с чем-то новым, добавленным ее создателями как способ отличить себя от своих предшественников.
Быстрый оборот культур был особенно заметен в конце 1960-х-начале 70-х годов. Группа психологов, изучавших подростков в тот период, пришла к выводу, что членство в когорте является важным фактором развития личности: каждая когорта, казалось, оказывает различное давление на личности своих членов. Например, четырнадцатилетние подростки в 1972 году были более независимыми, чем четырнадцатилетние всего лишь год или два спустя, но их успеваемость и честность были ниже.17 Свобода значила для них больше, чем для их предшественников; успехи в школе значили меньше. Времена в которые они менялись.
Группы внутри групп
Социальные категории детей младшего возраста, как правило, являются всеохватывающими и основываются на прямых демографических характеристиках. Третьеклассница идентифицирует себя как третьеклассницу, и эта самокатегоризация не зависит от того, нравятся ли ей другие девочки в ее классе или они ей нравятся. Если девочек-третьеклассниц много и ничто не удерживает их вместе, они могут разделиться на подгруппы по другим демографическим признакам, таким как раса или социально-экономический класс.
Но школа имеет группы внутри группы; даже третьеклассников могут выбрать из меню само-классификации. Внутри более крупных демографических групп есть более мелкие - группки-детей, которые составляют собственные компании. Дети в этих группах, как правило, имеют схожее отношение к учебе, за или против, и схожее отношение к другим вещам. В начальной школе группы все еще текучие; дети могут входить и выходить из них. Когда они двигаются, их отношение сдвигается, чтобы соответствовать их новым друзьям.18
В старших классах гораздо труднее попасть в группу или выйти из нее. К тому времени, когда дети попадают в среднюю школу, большинство из них уже были "отсеяны" своими одноклассниками и ими самими. Временные группы прошлых лет превратились в довольно жесткие социальные категории, основанные не только на демографических данных: теперь они отражают личности, склонности и способности людей, которые принадлежат группе.
Другая вещь, которая изменилась, - это количество доступных возможностей. В средних школах, как правило, больше учащихся, чем в начальных школах, и учащиеся свободнее выбирают себе товарищей, поэтому они могут разделяться более тонко. Я уверен, вы слышали о некоторых категориях, которые есть в средней школе: спортсмены, умники, ботаники, популярные дети, чудаковатые и преступники. Чем больше средняя школа, тем больше выбор социальных категорий. Например, в средней школе большого города, скорее всего, будет группа мальчиков, которые имеют художественные или театральные интересы и которых не привлекают девочки. Существование такой группы могло бы помочь таким мальчикам получить более раннее понимание самих себя или облегчить им "самораскрытие". В сельских районах, где средние школы, как правило, меньше и существует более ограниченный круг социальных категорий, из которых можно выбирать, меньше мужчин открыто признают себя геями.19
Одного поля ягоды собираются вместе в средней школе, но они не обязательно делают это по своей собственной воле. Детей часто принуждают примыкать к социальным категориям, к которым они предпочли бы не принадлежать. Никто не хочет быть ботаником. На самом деле, в типичной американской средней школе никто не делает выбор в пользу зубрилы. Дети, с таким ярлыком - это те, кто недостаточно спортивен или популярен, чтобы попасть в одну из групп с более высоким статусом. Среди большинства европейско-американских и афроамериканских подростков ум не считается достоинством.20 Возможно, Вам это сойдет с рук, но только если у вас есть другие достоинства, которые ценятся вашими сверстниками.
Возможно, умственные способности не являются ценным качеством, потому что дети, которые хорошо учатся в школе, рассматриваются как перебежчики - находящиеся под слишком сильным влиянием их - родителей и учителей. Антрополог Дон Мертен описал подобную социальную категорию в средней школе в Иллинойсе: ее члены получили уничижительный ярлык mels (производный от имени Melvin). В этой школе мальчик, который медленно взрослеет, неэтичен и не особенно привлекателен, может разрушить свою жизнь - или, по крайней мере, свою юность - тем, что его назовут Мэлом. В отличие от зубрилы, Мэл не является исключительно умным или прилежным; как и зубрила, он находится под слишком сильным влиянием взрослых. Из-за того, что он не пытается вырваться из стандартов взрослых, для сверстников он кажется ребенком.
Большинство подростков в раннем возрасте ощущают переход от начальной школы в виде двойного комплекса изменений - освобождение от своего детского прошлого и вступление в подростковое будущее. В глазах своих сверстников Мэлы провалили обе эти задачи, но особенно первую. Как только человек был окрещён Мелом, он становится объектом преследования.
Хоть мальчику и трудно стряхнуть с себя ярлык, если он на него наклеен, но это не является неосуществимым, если он готов прибегнуть к героическим мерам. Одним из объектов изучения Дона Мертена был мальчик по имени Уильям, которого дразнили и донимали в седьмом классе, но которому удалось избавиться от следов Мела в восьмом. Уильям систематически занимался этим вопросом. Он прекратил общение с другими Мелами, (тот факт, что они разделяли социальную категорию, не означает, что они нравились друг другу). Он начал огрызаться, когда его дразнили, и перестал болтать о своих преследователях. Он намеренно нарушал школьные правила. Решающий момент наступил, когда другой ребенок взял его карандаш посреди урока английского языка. Уильям громко закричал: "Да пошла ты!- и учительница отправила его в учительскую. Так закончилось пребывание Вильгельма в компании Мелов.21
Некоторые социальные категории в средней школе являются добровольными; в некоторые ребёнка относят. Категория правонарушителей - это лоскутное одеяло. Некоторые из его членов добровольно примыкают к нему, привлеченные азартом и опасностью. Психологи называют их искателями ощущений. У других нет выбора: ни одна из других групп не перенимает их. Эти дети были отвергнуты своими сверстниками в начальной школе, часто за гиперактивность, плохое настроение или чрезмерную агрессивность. К средней школе они нашли себе подобных и подстрекают друг друга. Дети в подростковых группах сверстников, прежде всего, похожи; групповость заставляет их становиться более похожими друг на друга и противопоставлять себя членам других групп. Умники становятся умнее, ботаники становятся умнее, а преступники попадают в настоящие неприятности.22