Кооперативные предприятия как преддверие социализма

Демократия и социализм. Всеобщее избирательное право и демократия. Социализм - логическое развитие либерализма. Социализм и свобода. Ближайшие задачи. Насилие и законотворчество

Кооперативные предприятия как преддверие социализма. Многие из старых социалистов, продолжает Бернштейн, слишком верили в производственные кооперативные предприятия как предшественников социализма; слишком мало верили в потребительскую кооперацию. История продуктивного сотрудничества, заявляет он, до сих пор была историей неудач. Тенденция Ассоциации производителей и продавцов состоит в том, чтобы стать исключительными и индивидуалистическими и участвовать в интенсивной охоте за прибылью.

Кроме того, до сих пор производственные кооперативы разбивались о скалу контроля. Трудно создать эффективную организацию, в которой рабочие избирали бы своих непосредственных руководителей и имели бы право отстранять их от должности. "Там, где день за днем и час за часом принимаются прозаические решения, которые всегда дают возможность для трений, просто невозможно, чтобы менеджер был сотрудником тех, кем он управляет, чтобы он зависел в своей позиции от их благосклонности и их плохого настроения" (там же, p. 119).

С другой стороны, как отмечает Беатрис Уэбб, кооперативная Ассоциация потребителей, как и кооперативное движение Рочдейла, имеет тенденцию постоянно расширяться и становиться все более инклюзивной. Британское кооперативное движение стало мощным фактором в экономической жизни, и на континенте потребительские кооперативы быстро росли.

Одной из больших проблем является развитие сельскохозяйственных кооперативов, что приведет к кооперативной обработке земли. Кооперативные общества для купли-продажи товаров преуспели среди фермеров, но не в сфре кооперативного производства. Прежде чем принцип сотрудничества победит в этом направлении усилий, необходимо будет преодолеть многие трудности.

Демократия и социализм. Для достижения социализма Бернштейн опирается на методы демократии, а не на пролетарскую диктатуру. Среди демократических сил в обществе он отводит видное место профсоюзам. Они стремятся разрушить "абсолютизм капитала" и обеспечить рабочему прямое влияние в управлении промышленностью. . . . Есть социалисты, в глазах которых профсоюз является лишь наглядным уроком, доказывающим бесполезность любого иного действия, кроме политического революционного действия. На самом деле, профсоюз сегодня - и в ближайшем будущем - имеет очень важные социальные задачи которые должны быть выполены в отношении рабочих, которые, однако, не требуют и даже не согласуются с его всемогуществом в любом случае (там же, p. 140).

Сидни, Беатрис Уэбб и другим английским писателям он отдает должное в том, что они убедительно доказали миру тот факт, что профсоюзы являются незаменимыми органами демократии, а не просто проходящими коалициями. Это не означает, что профсоюз должен быть контролирующим монополистом промышленности при демократии. Профсоюз, "как хозяйка целой отрасли производства, идеал различных старых социалистов, был бы только монополистическим производственным объединением, и, как только он опирался бы на свою монополию или работал над ней, он был бы антагонистичен социализму и демократии, так что пусть его внутренняя конституция будет тем, чем она может быть" (там же, p. 141).

Всеобщее избирательное право и демократия. Бернштейн определяет демократию как отсутствие классового правления, хотя она еще не предполагает абсолютного подавления классов. "Право голоса в демократическом обществе делает его членов практически партнерами в сообществе, и их виртуальное партнерство должно в конечном итоге привести к реальному партнерству. С рабочим классом, неразвитым в численности и культуре, общее право голоса может долго казаться правом выбора "мясника". Однако с ростом числа и знаний рабочих оно превращается в орудие, с помощью которого можно превратить представителей народа из господ в настоящих слуг народа.

"Всеобщее избирательное право в Германии могло бы временно служить Бисмарку как инструмент", - продолжает Бернштейн, - "но в конце концов оно вынудило Бисмарка самому быть инструментом. . . . В 1878 году оно могло бы привести Бисмарка к созданию оружия социалистического права, но через него это оружие стало тупым и сломанным, пока с его помощью Бисмарк не был окончательно побежден. . . . Всеобщее право голоса есть . . . альтернатива насильственной революции. Но всеобщее избирательное право это только часть демократии, хотя и та часть, которая со временем должна потянуть за собой другие части, как магнит притягивает к себе разбросанные куски железа. Это, конечно, происходит медленнее, чем многие хотели бы, но, несмотря на это, это работает. И социал-демократия не может продвигать эту работу лучше, чем безоговорочно отстаивая свою позицию по теории демократии" (там же, p. 144-5).

Диктатура устарела. Бернстайн утверждает, что социал-демократия в Германии всегда на практике занимала такую позицию. Тем не менее, многие социалистические теоретики приняли фразы, используемые социалистами в те дни, когда по всей Европе правили политические привилегии, и относились к ним так, как будто прогресс движения зависел от этих фраз, а не от понимания того, что может и должно быть сделано. "Есть ли смысл, например, в сохранении словосочетания "диктатура пролетариата" в то время, когда во всех возможных местах представители социал-демократии поставили себя практически на арену парламентской работы, заявили о пропорциональном представительстве народа и о прямом законодательстве - ведь все это несовместимо с диктатурой?

"Эта фраза сегодня настолько устарела, что ее можно примирить с реальностью, только лишив слово "диктатура" его действительного значения и придав ему какое-то ослабленное толкование. Вся практическая деятельность социал-демократии направлена на создание обстоятельств и условий, которые должны сделать возможным и обеспечить переход (свободный от судорожных метаний) современного общественного строя в более высокий. . . . Диктатура классов принадлежит к низшей цивилизации, и, кроме вопроса о целесообразности и осуществимости этой вещи, ее следует рассматривать только как реверсию, как политический атавизм" (Bernstein, Evolutionary Socialism, pp. 146-7). Если возникает мысль о том, что переход должен произойти с помощью средств, используемых в эпоху, которая мало или ничего не знала о современных методах принятия и применения законов, обязательно возникнет реакция".

Социализм - логическое развитие либерализма. Наконец, Бернштейн считает, что социалисты должны быть умеренны в своих нападках на либерализм. Социализм является законным наследником либерализма. Социалисты всегда последовательно выступали за гражданские свободы. На самом деле "безопасность гражданской свободы всегда казалась ему [социализму] более высокой, чем осуществление какого-либо экономического прогресса".

"Целью всех социалистических мер, даже тех, которые внешне кажутся принудительными, является развитие и обеспечение свободной личности". Тщательное изучение социалистических мер покажет, что принуждение, связанное с применением этих мер, гораздо меньше свободы, которую они делают возможной. Таким образом, общая сумма свободы в обществе значительно возросла".

"Установленный законом рабочий день имеет максимальное количества часов работы и, например, фактически является фиксацией минимума свободы, запретом продавать свободу дольше, чем на определенное количество часов ежедневно, и, в принципе, поэтому стоит на том же основании, что и согласованный всеми либералами запрет на продажу себя в личное рабство" (там же, p. 150).

На самом деле нет ни одной либеральной мысли, которая не была бы также найдена в идеологии, лежащей в основе социалистической философии. Возьмем вопрос экономической личной ответственности. Без ответственности нет свободы. Здоровая социальная жизнь невозможна без принятия личной экономической ответственности всех трудоспособных людей. Признание индивидуальной ответственности - это возвращение индивида в общество за услуги, оказанные или предложенные ему обществом. Критики социализма обвиняли социалистов в том, что они мало думают об ответственности. Действительно, некоторые социалисты исходили из того, что общество по Бернштейну, эволюционный социализм, дал бы стопроцентную гарантию занятости для всех ее членов. При социализме общество действительно сделало бы гораздо больше, чем в настоящее время, чтобы убедится, что индивидуум получил и сохранил позиции, соответствующие его способностям и вкусам.

"Но право на труд, в том смысле, что государство гарантирует каждому занятие по его призванию, совершенно маловероятно в обозримое время, а также даже не желательно. ... В таких больших и сложных организмах, как наши современные цивилизованные государства и их промышленные центры, абсолютное право на труд просто привело бы к дезорганизации" (там же, p. 153).

Социализм и свобода. Социализм не создаст никакого нового рабства. Индивид должен быть свободен не в метафизическом смысле анархистов - свободен от всех обязанностей по отношению к обществу - "но свободен от всякого экономического принуждения в своих действиях и выборе". Такая свобода возможна только посредством организации. В этом смысле социализм можно рассматривать как организованный либерализм, ибо "если присмотреться внимательнее к организациям, которые нужны социализму и так как он им требуется, то окажется, что от феодальных организаций их отличает прежде всего, внешне похожих на них, как раз их либерализм, их демократическая конституция, их доступность. Если демократия не может превзойти централизованный абсолютизм в размножении бюрократии, она должна быть построена на тщательно организованном самоуправлении с соответствующей экономической, личной ответственностью всех подразделений администрации, а также взрослых граждан государства. Нет ничего более вредного для его здорового развития, чем принудительное единообразие и слишком большое количество протекционизма и субсидирования" (там же, p. 153-5).

И Маркс, и Прудон сошлись, заявляет Бернштейн, в том, что они выступали за децентрализацию и федерализм в их новом социальном порядке, демократической организации снизу вверх. Таким образом, здесь они снова встречаются в либерализме.

Рост либерализма, считает Бернштейн, делает возможным мирный переход, который был недостижим в прежние времена. "Феодализм с его несгибаемыми организациями и корпорациями должен был быть уничтожен почти везде насилием. Либеральные организации современного общества отличаются от таковых именно тем, что они гибки и способны к изменениям и развитию. Их не нужно уничтожать, а только развивать дальше. Для этого нужна организация и энергичные действия, но не обязательно революционная диктатура" (там же, p. 164-5).

Ближайшие задачи. Затем Бернштейн обращается к ближайшим задачам социал-демократии - задаче выработки крестьянской программы, поощрения кооперации и муниципальной собственности, формулирования внешней политики, устранения существующего классового разграничения на право всеобщего голосования, "освобождения себя от фразеологии, которая на самом деле устарела", и принятия решения казаться тем, чем она является сегодня, "Демократической Социалистической партией реформ", "партией, которая стремится к социалистическому преобразованию общества посредством демократических и экономических реформ" (там же, p. 197).

Насилие и законотворчество. В заключение он предупреждает партию, что теория, не позволяющая движению на каждой ступени развития учитывать действительные интересы рабочего класса, всегда будет отброшена в сторону (там же, p. 205).

В трудах Маркса он находит дуализм, вытекающий из того, что его работы направлены как на научное исследование, так и на доказательство теории, изложенной задолго до начала исследования. Он утверждает, что в марксистской системе есть реальный остаток утопизма. Нигде в трудах Маркса мы не находим систематического исследования того, что можно ожидать от законного, а что от насильственного революционного действия. В целом можно сказать, что насильственный метод является более быстрым, поскольку он имеет дело с устранением препятствий, которые привилегированное меньшинство ставит на пути социального прогресса; сила этого метода лежит на отрицательной стороне. Конституционное законодательство, с другой стороны, работает в этом отношении медленнее. Его путь это путь компромисса. "Но оно дает большие преимущества там, где речь идет о создании постоянных экономических механизмов, способных работать долго; другими словами, оно лучше всего приспособлено к позитивной социально-политической работе" (там же, p. 218).

"В законодательстве интеллект доминирует над эмоциями в спокойные времена; во время революции эмоции доминируют над интеллектом. Но если эмоция часто является несовершенным лидером, то интеллект это медленная побуждающая сила. Там, где революция грешит поспешностью, повседневный законодатель грешит медлительностью. Законодательство работает как систематическая сила, революция - как элементарная сила.

"Как только нация достигла такого положения, когда права имущего меньшинства перестали быть серьезным препятствием на пути социального прогресса, когда негативные задачи политического действия менее актуальны, чем позитивные, тогда призыв к революции силой становится бессмысленной фразой" (там же, p. 218).

В заключение Бернштейн обращается к мыслителям социалистического движения, которые основывают свои принципы на установленных фактах, а не на догмах, переданных им свыше.

"Сегодня движение нуждается, в дополнение к боевому духу, в координирующих и конструктивных мыслителях, которые достаточно развиты интеллектуально, чтобы быть в состоянии отделить зёрна от плевел, которые достаточно развиты в своем способе мышления, чтобы признавать также небольшое растение, которое выросло на другой почве, чем их, и которые, возможно, хотя и не властелины, являются сердечными республиканцами в области социалистической мысли" (там же, p. 224).

Вывод. Бернштейн, таким образом, предложил пересмотреть марксистские доктрины во многих пунктах, хотя многие из его критических замечаний были направлены против раннее выдвинутых марксистских принципов, а не против их более зрелой разработки. Он критиковал исключительный акцент, сделанный некоторыми социалистами на экономическом факторе в истории. Он утверждал, что, хотя прибавочная стоимость существует как эмпирический факт, Марксистская доктрина прибавочной стоимости является абстракцией. Он утверждал, что Маркс был неправ, утверждая, что средний класс сокращается и что участь рабочих становится все более несчастной. Промышленные объединения, утверждал он, не развивались одинаково в различных отраслях промышленности, а в сельском хозяйстве концентрация в общепринятом смысле этого слова почти не имела места. Экономические кризисы были, но они не давали никаких указаний на то, что приведут к мировым катастрофам, которые предсказывали марксисты, хотя катаклизмы из-за политических событий были возможны в любое время.

Бернштейн также возлагал надежды на эволюционные процессы демократии. Он рассматривал социализм как логическое осуществление определенных либеральных принципов и очень верил в эффективность кооперативного и профсоюзного движения как средства прогресса. Он соглашался с социал-демократами своего времени в большинстве непосредственных требований, содержащихся в их программе, и ради которых они так горячо работали, хотя он настаивал, что некоторые из этих непосредственных требований, вероятно, предотвратят катаклизм, который многие социалисты считали необходимым предвестником промышленной революции. Поэтому, настаивал он, существует определенное несоответствие между декларацией принципов в эрфуртской программе и требованиями социальных реформ, которые последовали за этим заявлением. Однако критика Бернштейном Маркса никоим образом не мешала ему поддерживать социал-демократическое движение, а лишь привела его к убеждению, что предложенная Марксом тактика достижения кооперативного Содружества в первые дни должна быть изменена в соответствии с реалиями ситуации.

Хотя многие утверждения Бернштейна подвергались яростным нападкам со стороны марксистов под руководством Каутского, они оказали довольно глубокое влияние на движение его времени, и следует признать, что многие видные социал-демократы до 1914 года, которые все еще официально заявляли о своей вере в марксистские формулы, действовали в своей повседневной агитации за практические, мирные меры социальной реформы так, как если бы они приняли по учение ревизионистской школы на самом деле*.

* Бенедетто Кроче, известный итальянский философ, занял несколько иную точку зрения относительно марксистской системы мышления, чем Бернштейн, в его "Историческом Материализме и экономике Карла Маркса" (N. Y.: Macmillan, 1914). Доктрины Маркса во многих случаях, заявил он, не соответствуют реалиям капиталистической системы. Но Маркс проводил научное исследование относительно законов капиталистической системы, и в таком исследовании правомерно иметь дело с абстракциями. Ведь "всякая наука имеет дело с абстракциями . . . а смешивать систему абстракций, которую строит наука, с конкретной, живой реальностью губительно" (с. 57).

"Капитал", без сомнения, является абстрактным исследованием [заявил Кроче]. Капиталистическое общество, изучаемое Марксом, это не то или иное исторически существующее общество во Франции или в Англии, не современное общество наиболее цивилизованных наций Западной Европы и Америки. Это идеальное и формальное общество, выведенное из определенных гипотез, которые действительно никогда не могли бы иметь место как имеющиеся факты в ходе истории. Правда, эти гипотезы во многом соответствуют историческим условиям современного цивилизованного мира". Но "нигде в мире категории маркса не встретятся как живые и реальные события просто потому, что они являются абстрактными категориями, которые для того, чтобы жить, должны утратить одни свои качества и приобрести другие" (с. 50).

Понятие стоимости труда, - утверждал он, - верно для идеального общества, единственные блага которого состояли в продуктах труда и в котором не было монополии и не было классовых различий (с. 135).

Марксистская теория о том, что история есть классовая война, считается Кроче верной, "(1) где есть классы, (а) когда у них есть антагонистические интересы, (3) когда они осознают этот антагонизм, который дал бы нам, в основном, юмористический эквивалент что история это классовая война только тогда, когда она является классовой войной. На самом деле иногда классы не имеют антагонистических интересов, и очень часто они не осознают их, о чем социалисты хорошо знают, когда они пытаются ... пробудить это осознание в современном пролетариате" (стр. 85).

Кроче пришел к выводу (1), что марксистская экономика находит свое обоснование не как общеэкономическая наука, а как "сравнительная социологическая экономика, которая занимается проблемой, представляющей первостепенный интерес для исторической и социальной жизни".
2) что экономическая интерпретация истории, освобожденная от всех следов априорной точки зрения, имеет ценность как "простой, хотя и плодотворный, канон исторической интерпретации".
3) что "оценка социальных программ должна быть делом эмпирических наблюдений и практических убеждений, в связи с чем марксистская программа не может не казаться одной из самых благородных и смелых, а также одной из тех, которые получают наибольшую поддержку от объективных условий существующего общества". В то же время марксистская социальная программа или любая другая программа не могла быть выведена из положений чистой науки.
4) что легенда о внутренней безнравственности и внутренней антиэтичности марксизма должна быть отброшена (стр. 117).
Для полного рассмотрения вопросов, обсуждающихся в марксистских и ревизионистских спорах, см. (Marxian Economic Theory, ch. XXXIII, and Hughan, American Socialism of the Present Day, chs. IV-VIII.)