Влияние Руссо на Толстого. Совпадение позиций. Пастораль. Экономика обуславливает политику
О влиянии Руссо на Толстого сам автор рассказывает следующее: «Руссо был моим учителем с 15 лет. В моей жизни было два великих и благотворных влияния: Руссо и Евангелия. Руссо не стареется. Совсем недавно мне случилось перечесть некоторые из его произведений, и я испытал то же самое чувство возвышения и удивления, которые я испытал, читая его в первой молодости... Я прочел всего Руссо, все 20 томов, включая «Музыкальный словарь». Я более, чем восхищался им — я боготворил его. В 15 лет я вместо креста носил медальон с его портретом. Многие страницы его так близки мне, что мне кажется, я сам написал их»(Гусев, Н. Н. «Толстой в молодости», стр. 136.) .
Но больше чем Руссо на него повлияли Шопенгауэр и буддийская философия. Те же страницы Руссо, в которых говорится о благотворном влиянии природы на человека, в которых указываются отрицательные стороны культуры, и те критические мысли, которые совпадают с его собственным учением, были всегда так близки ему (в этом отношении можно сказать, что не Руссо, а Толстой «не старелся», ибо нелюбовь к культуре и к городу крепла в нем с годами), что он чуть не списывал их.
Как Руссо, так и Толстой отрицали пользу науки. Оба утверждают, что культура принесла несчастье человеку. Оба превозносили «свободу», «равенство» и «братство», как высшее благо человечества. Оба осуждают образование, основанное на насилии.
Согласно Руссо, происхождение и рост неравенства — не продукты скверной природы человека и его стремления к власти (а только некоторых людей), ибо быть господином значит быть привязанным к своим подвластным, значит быть рабом своих страстей. Человек рождается «свободным и добрым», а заковывается он в цепи окружающими условиями и плохими методами воспитания. Свободен, по мнению Руссо, не тот, кто порабощает других, не тот, кто пользуется чужим трудом, а «только тот исполняет свою волю, кто для исполнения ее не нуждается в чужих руках вдобавок к своим; отсюда следует, что первое из всех благ не власть, а свобода. Истинно свободный человек хочет только то, что может, и делает, что ему угодно. Вот мое основное положение. Стоит только применить его к детскому возрасту, и все правила воспитания будут сами собой вытекать из него»(«Эмиль», изд. Тихомирова, Москва, 1911 г., стр. 80. ) .
Толстой в этом отношении вполне согласен с ним, говоря, что никто не имеет права заставить ребенка посещать школу, поэтому им осуждается всякая школьная система, основанная на власти учителя над учащимся.
Сострадание есть врожденное чувство у человека, так что, при виде страдания других, мы сами страдаем. «Сострадание это — естественное чувство, которое, умеряя в каждом индивидууме излишнюю активность себялюбия, способствует взаимоохранению всего рода. Оно заставляет нас, не задумываясь, спешить на помощь всем страждущим, оно заменяет в естественном состоянии законы, нравственность и добродетель, с тем преимуществом, что никто не пытается ослушаться его нежного голоса»(Руссо, Ж.-Ж. «О причинах неравенства», изд. «Светоч», СПБ, 1907 г., стр. 59.) .
Вот почему для первобытного человека, не испорченного цивилизацией, поработить кого-нибудь (т. е. причинить страдание) все равно, что самому себе причинить страдания.
Поэтому желания одного человека властвовать над другим — не естественное, а искаженное чувство, и «естественный» человек, как ребенок, еще не испорченный воспитанием, не знает, что значит притеснять другого и не имеет потребности властвовать над другим.
Порабощение и эксплоатация, по мнению Руссо, также чужды примитивному человеку, как свобода и равенство ему прирождены, ибо порабощение противоречит чувству сострадания. «Кто в праздности проедает то, чего сам не заработал, тот ворует это последнее, и рантье, которому государство платит за то, что он ничего не делает, в моих глазах почти не отличается от разбойника, живущего на счет прохожих... Труд, значит, есть неизбежная обязанность для человека, живущего в обществе. Всякий праздный гражданин — богатый или бедный, сильный или слабый — есть плут»(Руссо, Ж.-Ж. «Эмиль», стр. 269 — 270.) .
Толстой тоже говорит, что если бы не ученые, оправдывающие власть и эксплоатацию, существующий порядок не мог бы держаться. Толстой даже превзошел своего учителя в своей критике цивилизации. Человек должен заниматься физическим трудом, и даже продукты своего труда он не может удерживать в виде собственности, ибо собственность — воровство. Чтобы вести хорошую жизнь, ученый должен заниматься полевой работой, и бросить ложную науку, кроме вреда, ничего не дающую человеку. «Развитие науки не содействует очищению нравов. У всех народов, жизнь которых мы знаем, развитие наук содействовало развращению нравов. То, что мы теперь думаем противное, происходит оттого, что мы смешиваем наши пустые и обманчивые знания с истинным высшим знанием. Наука, в ее отвлеченном смысле, наука вообще не может не быть уважаема, но теперешняя наука, то, что безумцы называют наукой, достойна только насмешки и презрения.
«Мы живем в век философии, наук и разума. Кажется, что все науки соединились, чтобы осветить нам путь в этом лабиринте человеческой жизни. Огромные библиотеки открыты для всех, везде гимназии, школы, университеты дают нам с детства возможность воспользоваться мудростью людей, проявившейся в продолжение тысячелетий. Все, казалось бы, содействует образованию нашего ума и утверждению разума. Что же стали мы лучше или мудрее от всего этого? Лучше ли мы знаем путь и назначение нашего призвания? Лучше ли мы знаем, в чем наши обязанности, и, главное, благо жизни? Что приобрели мы от всего этого тщетного знания, кроме вражды, ненависти, неизвестности и сомнений? Всякое религиозное учение и секта доказывают, что она одна нашла истину. Всякий писатель один знает, в чем наше благо. Один доказывает нам, что нет тела, другой — что нет души, третий — что между душой и телом нет связи, четвертый — что человек животное, пятый — что Бог только зеркало»(«Путь жизни», стр. 289.) .
Естественное же положение человека, по мнению Руссо, было такое, что он ни в ком не нуждался. Тогда свобода была полная. При следующей ступени он еще мог творить свои законы под каким-нибудь деревом. Но допуская, что «золотой век» никогда не вернется, Руссо верил, что политическая демократия самый подходящий способ правления. Толстой совсем разошелся с политической программой своего учителя и считал, что экономическое неравенство при демократия не лучше монархии. Либералы и социалисты злоупотребляют властью так же, как и самодержец. Всякая власть — зло, а он не признавал другого авторитета в борьбе со злом, кроме совести. «О, совесть, совесть!» — восклицает Руссо, — «божественный инстинкт, бессмертный и небесный голос, верный путеводитель существа темного и ограниченного, разумного и свободного, непогрешимый ценитель добра и зла, уподобляющий человека Богу! Это ты создаешь превосходство его природы и придаешь нравственный смысл его действиям; без тебя я не чувствую в себе ничего такого, что поднимало бы меня над уровнем зверей, кроме печальной привилегии блуждать от ошибок к ошибкам при помощи мышления, лишенного руководства, и разума, лишенного основ»(Руссо, «Эмиль», стр. 427.) .
О городской жизни Руссо вот что говорит: «Люди созданы не для того, чтобы скучиваться в муравейники, но чтобы жить рассеянными по земле, которую они должны обрабатывать. Чем больше они скучиваются, тем более портятся. Телесные немощи, равно как и душевные пороки, являются неизбежным последствием этого слишком многочисленного скопления... Города — пучина для человеческого рода. В несколько поколений расы погибают или вырождаются»(Там же, стр. 40.) .
Толстой начинает свою повесть «Воскресенье» описанием муравейника, — города, дабы показать, что город — подходящее место для тех пороков, которые завершаются драмой Катюши Масловой. Его описание городской жизни напоминает страницу из «Эмиля». «Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже в городе... Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди не переставали обманывать и мучить себя и друг друга»(Кн—ство, «Народная мысль», стр. 1.) .
Но несмотря на то, что Руссо жил на столько раньше Толстого, он выдвинул политическую программу, которая соответствовала своему времени. Он понял, что экономические причины вызвали определенное политическое положение. Толстой же, не имея ясного представления о соотношении экономики и политики, безнадежно путает их, ставя общественную жизнь то в зависимости от провидения, то отрицая материальный прогресс, то отрывая его от нравственного прогресса, чего Руссо не делал. Борясь с собственностью, Толстой то отрицал ее, то закрывал глаза на ее существование, говоря, что для христианина она «не существует». В то время как Руссо интересовала земная жизнь, мысль о смерти заслоняла для Толстого радость жизни. «Божье царство» на земле далеко не золотой век языческого дикаря Руссо. Религия яснополянского учителя требует больше, чем отрицание культуры и ведение простой жизни: оно требует аскетической жизни, во имя самоусовершенствования, смотрит на тело, как на нечто греховное, которое должно мучиться в этой юдоли печали, в то время как дух, еще прикрепленный к плоти, стремится к той жизни, к тому блаженству нирваны, где рождение, болезнь и смерть неведомы.