Широко используемые показатели субъективного благополучия просят респондентов оценить свое "экономическое благополучие", "удовлетворенность жизнью" или "счастье" по определённой шкале. Эти подходы нашли множество применений в психологических и социальных науках, а в последнее время стали популярными в экономике (Обзоры соответствующей экономической литературы можно найти у Фрея и Штацера (2002), Ди Теллы и Мак Кулоча (2006) и Долана и др. (2008). Обзор психологической литературы по субъективному благополучию представлен в работах Динера и др. (1999) и Фурнхама и Аргили (1998). Альтернативный подход состоит в том, чтобы выяснить, какой уровень дохода необходим для достижения определенного положения на социальной лестнице, например, чтобы не быть "бедным". Это "лейденский метод", разработанный ван Праагом (1968).
Один из наиболее часто задаваемых вопросов, связанных с этими данными, заключается в том, можно ли купить счастье за деньги, как обычно предполагают экономисты. На определенную дату люди с более высокими доходами, как правило, сообщают, что они счастливее - в том смысле, что более высокая доля относит себя к группе (скажем) "очень счастливых", и они также склонны сообщать о более высоком субъективном благополучии в других измерениях. Однако в известном раннем исследовании Ричард Истерлин (1974) утверждал, что в ряде стран среднее счастье не повышалось с экономическим ростом в ряде стран (См. также Истерлина (1995). Это стало известно как парадокс Истерлина. Истерлин объяснил это влиянием относительной депривации на благосостояние, в результате чего счастье зависит от собственного дохода относительно среднего. Бетси Стивенсон и Джастин Вулферс (2008) вновь обратились к этому вопросу и утверждали, что влияние дохода на среднее счастье является устойчивым в разных странах, внутри стран и с течением времени. Соединенные Штаты являются заметным исключением в исследовании Стивенсона и Вулферса; для Соединенных Штатов, похоже, существует поддержка парадокса Истерлина.
Существует ряд опасений по поводу достоверности выводов, полученных из этой литературы. Не существует общепринятого значения понятий "счастье" или "удовлетворенность жизнью". Общепринятая практика заключается в постулировании того, что существует некая базовая непрерывная переменная, которая представляет счастье и генерирует категоричные ответы на вопросы опроса. Затем используется регрессионная модель для определения разницы в средних значениях для этой непрерывной переменной. Однако не все понимают, что мы всегда можем преобразовать эту непрерывную переменную таким образом, чтобы изменить ее разброс и, таким образом, изменить предполагаемый рейтинг среднего счастья (Это интуитивно очевидно, хотя этот момент был проигнорирован обширной литературой, в которой проводятся регрессии, которые пытаются вывести различия в среднем счастье. Формальную демонстрацию ненадежности таких сравнений можно найти у Бонд и Ланг (2014), которые обсуждают приложения, в том числе парадокс Истерлина). Нельзя сделать убедительного утверждения, что лежащее в основе непрерывное распределение счастья имеет более высокое среднее значение для одной группы, чем для другой, без дополнительных ограничений на природе функции полезности, которая дает кардинальное представление о счастье. И на сегодняшний день в литературе нельзя найти никаких обсуждений того, какими могут быть эти ограничения. Таким образом, эти утверждения о различиях в среднем счастье по сути произвольны и не имеют под собой научной основы. Все, что можно действительно узнать, - это то, сообщает ли одна группа чаще, чем другая, о том, что она "счастлива" или "очень счастлива". Для некоторых целей этого может быть достаточно, но огромное количество регрессий счастья и удовлетворенности жизнью, встречающихся в литературе, имеют сомнительные основания (Это включает в себя более сложные методы нелинейной оценки (упорядоченный пробит и упорядоченный логики), которые постулируют скрытую непрерывную переменную, генерирующую порядковые ответы. Для дальнейшего обсуждения см. Бонд и Ланг (2014).
Возможно, эта проблема вызывает меньше беспокойства при использовании ответов на опросы о предполагаемом экономическом благосостоянии, таких как вопрос об экономической лестнице (ELQ), в котором вместо вопроса о "счастье" респонденту предлагается занять место на лестнице от "бедных" до "богатых" (Например, Равиллион и др. (2015) используют следующую версию вопроса о лестнице: "Представьте себе 6-ступенчатую лестницу, где на нижней, первой ступени, стоят самые бедные люди, а на самой высокой ступени, шестой, стоят богатые. На какой ступени вы сегодня находитесь?). Здесь скрытая переменная может может быть истолкована как богатство респондента или какой-либо другой оправданный денежный показатель полезности с соответствующими нормализациями для размера домохозяйства и цен. В то время как распределение счастья по существу непознаваемо, мы можем с большей готовностью представить правдоподобные априорные ограничения на такую переменную, как богатство или бедность, которые потенциально позволили бы проводить надежные сравнения средних значений на основе наблюдаемых (категориальных) ответов на опросы. Например, гораздо более вероятно, что богатство распределяется логически нормально, чем распределяется обычно.
Но даже в этом случае возникает еще одна проблема. У разных людей вполне могут быть разные представления о том, что значит быть "бедным" или "богатым" (или "счастливым" или "удовлетворенным" своей жизнью), что заставляет их по-разному интерпретировать вопросы опроса о субъективном благополучии (В то время как это обсуждение сосредоточено на неоднородности масштабов, существуют и другие проблемы, связанные с идеей исследования. Например, Конти и Падни (2011) обнаружили, что незначительные изменения в вопросах об удовлетворенности жизнью/работой привели к значительным изменениям в ответах, особенно для женщин, обнаружив, что искажения в ответах влияют на результаты в отношении коррелятов удовлетворенности работой женщин. Обзор опасений, связанных с выводом о влиянии благосостояния на основе субъективных данных, см. в работе Раввилиона (2012a). Например, проект Янга Ливса (2009) сообщает о комментарии о шестилетнем мальчике из сельской местности Вьетнама по имени Дуй, который сказал: "Мы почти богаты, потому что у нас есть новый шкаф, но у нас нет стиральной машины". У Дуя явно другое представление о том, что значит быть "богатым", чем у тех, кто во Вьетнаме более знаком с условиями жизни по-настоящему богатых. Можно ожидать, что респонденты опроса будут интерпретировать субъективные вопросы относительно своей личной системы отсчета, которая будет зависеть от скрытых аспектов их собственных знаний и опыта. Как утверждает Сен, почему "ворчливый богач" должен быть признан боле бедным, чем "довольный крестьянин" (См. Сен (1983, 160).
Проблему иллюстрируют два применения субъективных данных. Первый - это их применение в межличностных сравнениях благосостояния, необходимых для измерения бедности. Показатели "субъективной бедности" становятся все более распространенными (Примерами могут служить Мангахас (1995), Равальон и Локшин (2002), Карлетто и Зецза (2006), а также Посел и Роган (2013). Эти показатели говорят нам, какая доля респондентов опроса ставит себя на нижнюю ступеньку (или, возможно, на вторую нижнюю ступеньку) лестницы благосостояния от "бедных" до "богатых". Но если разные респонденты по-разному понимают ступени социальной лестницы, то неясно, какое значение можно придавать таким измерениям.
Второе применение относится ко многим исследованиям ковариат субъективного благосостояния (Примеры включают ван де Штадт и др. (1985), Кларк и Освальд (1994, 1996), Каптейн и др. (1998), Освальд (1997), Винкельман и Винкельман (1998), Прадхан и Раваллион (2000), Раваллион и Локшин (2001, 2002, 2010), Сеник (2004), Латтмер (2005), Феррер-и-Карбонелл (2005), Бишоп и др. (2006), Кингдон и Найт (2006, 2007), Фафшамп и Шилпи (2009), Найт и Гунатилака (2010, 2012) и Посел и Роган (2013). Это еще один пример идеи использования прогнозируемых значений, о которых мы уже слышали в контексте практической реализации идеи неравенства возможностей INOP. В настоящее время стандартной практикой является регрессия ответов на опрос с учетом индивидуальных характеристик и характеристик домохозяйств, таких как возраст, пол, семейное положение, доход, образование, статус занятости и демографические данные домохозяйств (В некоторых случаях это линейная регрессия, хотя чаще это "упорядоченный пробит" (модель бинарного выбора), который позволяет пороговым значениям в пространстве благосостояния, при которых меняются порядковые ответы, быть неравномерно распределенными, хотя и постоянными для разных людей). Такие регрессии открывают перспективу выявления различных эффектов на благосостояние и компромиссов, представляющих интерес (в том числе для политиков), при кажущихся слабыми предположениях, которые требуются широко используемыми методами, основанными исключительно на объективных обстоятельствах, таких как доход или потребление. В принципе, мы можем согласиться с тем, что экономическое благосостояние человека зависит не только от текущего потребления или дохода домохозяйства, но также зависит от размера и демографического состава семьи и таких характеристик, как образование и занятость. "Цены" отсутствуют для других этих атрибутов. Субъективные данные предлагают решение для определения компромиссов и сужения сводного индекса на основе регрессии.
Эмпирическая литература по самооценке благосостояния поставила под сомнение некоторые стандартные экономические модели и их политические последствия. Примером может служить вывод из ряда работ о том, что безработица снижает субъективное благосостояние при данном доходе (См., например, работы Кларка и Освальда (1994), Теодоссиу (1998), Винкельмана и Винкельмана (1998) и Раваллиона и Локшина (2001). Это не то, что предполагает стандартная экономическая модель выбора между работой и досугом (как показано во Вставке 1.4), поскольку безработица при данном доходе подразумевает больший досуг, который, как предполагается, приносит пользу. Считается, что социальные издержки безработицы полностью связаны с потерей дохода. Однако вполне может существовать независимая бесполезность безработицы, которая отсутствует в стандартной модели, возможно, связанная с количественными ограничениями выбора, которые влечет за собой вынужденная безработица, или вытекающая из социального статуса, создаваемого занятостью. Имеются также свидетельства того, что безработица порождает психологические расстройства (Например, в исследовании психического здоровья в Соединенных Штатах Моссаковски (2009) обнаружил, что периоды безработицы среди молодых людей связаны с более высоким уровнем депрессивных симптомов).
Это правдоподобные предположения, хотя есть и другие возможности. Напомним, что неясно, можно ли сделать обоснованное утверждение о разнице в среднем непрерывном счастье одной группы по сравнению с другой (в данном случае занятых и безработных), основываясь исключительно на порядковых ответах на вопросы опроса (Это пример более общей проблемы, обсуждаемой в Bond и Lang (2014). Если один из способов дать непрерывное (кардинальное) представление о "счастье" предполагает, что безработные менее счастливы, то, как правило, будет существовать другое представление (с другим разбросом значений), которое предполагает обратное. И нет никаких очевидных оснований говорить, что один прав, а другой нет.