Не принадлежа к числу ультра-идеалистов, мы охотно допускаем в самые высокие страсти примесь мелких чувств, и потому думаем, что досада и суетность имели свою долю в страсти Онегина. Но мы решительно не согласны с этим мнением поэта, которое так торжественно было провозглашено им, и которое нашло такой отзыв в толпе, благо пришлось ей по плечу:
О люди! все похожи вы
На
прародительницу Еву;
Что вам дано, то не влечет,
-Вас
непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу;
Запретный плод вам подавай,
А без того вам рай не рай.
Мы лучше думаем о достоинстве человеческой натуры, и убеждены, что человек родится не на зло, а на добро, не на преступление, а на разумно-законное наслаждение благами бытия; что его стремления справедливы, инстинкты благородны: Зло скрывается не в человеке, но в обществе, - так как общества, понимаемые в смысле формы человеческого развития, ещё далеко не достигли своего идеала, то неудивительно, что в них только и видишь много преступлений. Этим же объясняется и то, почему считавшееся преступным в древнем мире считается законным в новом, и наоборот; почему у каждого народа и каждого века свои понятия о нравственности, законном и преступном. Человечество ещё далеко не дошло до той степени совершенства, на которой все люди, как существа однородные и единым разумом одаренные, согласятся между собою в понятиях об истинном и ложном, справедливом и несправедливом, законном и преступном, так же точно, как они уже согласились, что не солнце вокруг земли, а земля вокруг солнца обращается, и во множестве математических аксиом. До тех же пор преступление будет только по наружности преступлением, а внутренне, существенно - непризнанием справедливости и разумности того или другого закона. Было время, когда родители видели в своих детях своих рабов и считали себя вправе насиловать их чувства и склонности самые священные. Теперь: если девушка, чувствуя отвращение к господину благонамеренной наружности, за которого её хотят насильно выдать, и любя страстно человека, с которым её насильно разлучают, - последует влечению своего сердца и будет любить того, кого она избрала, а не того, в чей карман или в чей чин влюблены её дражайшие родители: неужели она преступница? Ничто так - не подчинено строгости внешних условий, как сердце, и ничто так не требует безусловной воли, как сердце же. Даже самое блаженство любви, - что оно такое, если оно согласовано с внешними условиями? - песня соловья или жаворонка в золотой клетке. Что такое блаженство любви, признающей только власть и прихоть сердца? - торжественная песнь соловья, на закате солнца, в таинственной сени склонившихся над рекою ив; вольная песнь жаворонка, который, в безумном упоении чувством бытия, то мчится вверх стрелою, то падает с неба, то, трепеща крыльями, не двигаясь с места, как будто купается и тонет в голубом эфире... Птица любит волю; страсть есть поэзия и цвет жизни, но что же в страстях, если у сердца не будет воли?..
Письмо Онегина к Татьяне горит страстью; в нем уже нет иронии, нет светской умеренности, светской маски. Онегин знает, что он, может быть, подает повод к злобному веселью; но страсть задушила в нем страх быть смешным, подать на себя оружие врагу. И было с чего сойти с ума. По наружности Татьяны можно было подумать, что она помирилась с жизнью ни на чем, от души поклонилась идолу суеты - и в таком случае, конечно, роль Онегина была бы очень смешна и жалка. Но в свете наружность никого и ни в чем не убеждает: там все слишком-хорошо владеют искусством быть веселыми с достоинством в то время, как сердце разрывается от судорог. Онегин мог не без основания предполагать и то, что Татьяна внутренно осталась самой собою, и свет научил её только искусству владеть собою и серьезнее смотреть на жизнь. Благодатная натура не гибнет от света, вопреки мнению мещанских философов; для гибели души и сердца и малый свет представляет точно столько же средств, сколько и большой. Вся разница в формах, а не в сущности. И теперь, в каком же свете должна была казаться Онегину Татьяна, - уже не мечтательная девушка, поверявшая луне и звездам свои задушевные мысли и разгадывавшая сны по книге Мартына Задеки, но женщина, которая знает цену всему, что дано ей, которая много потребует, но много и даст. Ореол светскости не мог не возвысить её в глазах Онегина: в свете, как и везде, люди бывают двух родов - одни привязываются к формам и в их исполнении видят назначение жизни, это - чернь; другие от света заимствуют знание людей и жизни, такт действительности и способность вполне владеть всем, что дано им природою. Татьяна принадлежала к числу последних, и значение светской дамы только возвышало её значение, как женщины. Притом же в глазах Онегина любовь без борьбы не имела никакой прелести, а Татьяна не обещала ему легкой победы. И он бросился в эту борьбу без надежды на победу, без расчета, со всем безумством искренней страсти, которая так и дышит в каждом слове его письма:
Нет, поминутно видеть вас.
Повсюду
следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить
влюбленными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
Когда б вы знали,
как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать - и разумом
всечасно
Смирять волнение в крови;
Желать обнять у
вас колени,
И, зарыдав у милых ног.
Излить мольбы,
признанья, пени.
Всё, всё что выразить бы мог;
А между
тем, притворным хладом
Вооружив и речь и взор,
Вести
спокойный разговор.
Глядеть на вас спокойным взглядом!..
Но эта пламенная страсть не произвела на Татьяну никакого впечатления. После нескольких посланий, встретившись с нею, Онегин не заметил ни смятения, ни страдания, ни пятен слез на лице - на нем отражался лишь след гнева... Онегин на целую зиму заперся дома и принялся читать:
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли
были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу
глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными
глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно
углублен.
То были тайные преданья
Сердечной темной
старины,
Ни с чем не связанные сны.
Угрозы, толки,
предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль
письма девы молодой.
И постепенно в усыпленье
И
чувств и дум впадает он,
А перед ним воображение
Свой
пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как
будто спящий на ночлеге.
Недвижим юноша лежит,
И
слышит голос: Что ж? убит!
То видит он врагов забвенных,
Клеветников и трусов злых,
и рой изменниц молодых,
И
круг товарищей презренных;
То сельский дом - и у окна
Сидит она... и все она!..
Мы не будем распространяться теперь о сцене свидания и объяснения Онегина с Татьяною, потому что главная роль в этой сцене принадлежит Татьяне, о которой нам ещё предстоит много говорить. Роман оканчивается отповедью Татьяны, и читатель навсегда расстается с Онегиным в самую злую минуту его жизни... Что же это такое? Где же роман? Какая его мысль? И что за роман без конца? - Мы думаем, что есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому что в самой действительности бывают события без развязки, существования без цели, существа неопределенные, никому непонятные, даже самим себе, словом, что что по-французски называется les etres manques, les existences avotrees. И эти существа часто бывают одарены большим нравственными преимуществами, большими духовными силами; обещают много, исполняют мало или ничего не исполняют. Это зависит не от них самих, тут есть fatum, заключающийся в действительности, которою окружены они, как воздухом, и из которой не в силах и не во власти человека освободиться. Другой поэт представил нам другого Онегина под именем Печорина: Пушкинский Онегин с каким-то самоотвержением отдался зевоте; Лермонтовский Печорин бьется на смерть с жизнию и насильно хочет у неё вырвать свою долю; в дорогах - разница, а результат один: оба романа так же без конца, как и жизнь и деятельность обоих поэтов...
Что сталось с Онегиным потом? Воскресла ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию? - Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотеть больше ничего знать...
Онегин - характер действительный, в том смысле, что в нем нет ничего мечтательного, фантастического, что он мог быть счастлив или несчастлив только в действительности и через действительность. В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно-противоположный характеру Онегина, характер совершенно-отвлеченный, совершенно-чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление, и люди такого рода тогда действительно начали появляться в русском обществе.
О душою прямо геттингенской,
Поклонник
Канта и поэт,
Он из Германии туманной
Привез учености
плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно
странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до
плеч.
Он пел любовь, любви послушный.
И песнь его была
ясна,
Как мысли девы простодушной.
Как сон младенца,
как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и
вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто и
туманну даль,
И романтические розы;
Он шел те дальние
страны,
Где долго в лоне тишины
Лились его живые
слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в
восьмнадцать лет!
Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Нет нужды говорить, что это было существо, доступное всему прекрасному, высокому, душа чистая и благородная. Но в то же время "он сердцем милый был невежда", вечно толкуя о жизни, никогда не знал её. Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии. Он полюбил Ольгу, и что ему была за нужда, что она не понимала его, что, вышедши замуж, она сделалась бы вторым исправленным изданием своей маменьки, что ей все равно было выйти - и за поэта, товарища её детских игр, и за довольного собою и своею лошадью улана? Ленский украсил её достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых в ней не было, и о которых она и не заботилась. Существо доброе, милое, веселое - Ольга была очаровательна, как все "барышни", пока они ещё не сделались "барынями", а Ленский видел в ней фею, сильфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни. Он написал "надгробный мадригал" старику Ларину, в котором, верный себе, без всякой иронии, умел найти поэтическую сторону. В простом желании Онегина подшутить над ним он увидел и измену, и обольщение, и кровавую обиду. Результатом всего этого была его смерть, заранее воспетая им в туманно-романтических стихах. Мы нисколько не оправдываем Онегина, который, как говорит поэт,
Был должен оказать себя
Не мячиком
предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем
с честью и умом,
но тирания и деспотизм светских и житейских предрассудков таковы, что требуют для борьбы с собою героев. Подробности дуэли Онегина с Ленским - верх совершенства в художественном отношении. Поэт любил этот идеал, осуществленный им в Ленском, и в прекрасных строфах оплакал его падение:
Друзья мои, вам жаль поэта:
Во цвете
радостных надежд,
Их не свершив ещё для света,
Чуть из
младенческих одежд,
Увял? Где жаркое волненье,
Где
благородное стремленье И чувств, и мыслей молодых,
Высоких, нежных, удалых?
Где бурные любви желанья,
И
жажда знаний и труда,
И страх порока и стыда,
И вы,
заветные мечтанья,
Вы, призрак жизни неземной,
Вы, сны
поэзии святой!
Быть может, он для блага мира
Иль хоть
для славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий,
непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть
может, на ступенях света
Ждала высокая ступень,
Его
страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за
могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В
нем пыл души бы охладел,
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился;
В деревне, счастлив и
рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на
самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел,
скучал, толстел, хилел,
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
Мы убеждены, что с Ленским сбылось бы непременно последнеё. В нем было много хорошего, но лучше всего то, что он был молод и вовремя для своей репутации умер. Это не была одна из тех натур, для которых жить - значит развиваться и итти вперед. Это - повторяем - был романтик, и больше ничего.
Останься он жив, Пушкину нечего было бы с ним делать, кроме как распространить на целую главу то, что он так полно высказал в одной строфе. Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, не хороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Вечно копаясь в самих себе и становя себя центром мира, они спокойно смотрят на всё, что делается в мире, и твердят о том, что счастие внутри нас, что должно стремиться душою в надзвездную сторону мечтаний и не думать о суетах этой земли, где есть и голод, и нужда, и.....Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно-прекрасно было в Ленском; в них нет девственной чистоты его сердца, в них только претензии на великость и страсть марать бумагу. Все они поэты, и стихотворный балласт в журналах доставляется одними ими и, словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди.
Татьяна... но мы поговорим о ней в следующей статье.