Искусство есть непосредственное созерцание истины, или мышление в образах
В развитии этого определения искусства заключается вся теория искусства: его сущность, его разделение на роды, равно как условия и сущность каждого рода*.
____________
* Это определение ещё в первый раз произносится на русском языке, и его нельзя найти ни в одной русской эстетике, политике или, так называемой теории словестности - и поэтому, чтобы оно не показалось странным, диким или ложным для тех, которые слышат его в первый раз, мы должны войти в самые подробные объяснения всех представлений, заключающихся в этом совершенно новом у нас определении искусства - хотя бы многое тут и не относилось собственно к искусству или могло бы для людей, знакомых с наукою в её современном состоянии, показаться неважным, лишним, мелочно-подробным.
Первое, что особенно должно в нашем определении искусства поразить собою, как странностию, многих из читателей, - есть, без сомнения, то, что мы искусство называем мышлением, и тем самым соединяем между собою два самые противоположные, самые несоединимые представления.
В самом деле, философия всегда враждовала с поэзией, - и в самой Греции, истинном отечестве и поэзии и философии, философ осудил поэтов на изгнание из своей идеальной республики, хотя и увенчав их предварительно лаврами. Общее мнение приписывает поэтам живую, страстную натуру, которая заставляет их увлекаться настоящим мгновением, забывая о прошедшем и будущем, приятному жертвовать полезным; ненасытимую ничем и никогда неудовлетворяемую жажду наслаждения, всегда предпочитаемого нравственности; легкость, изменчивость и непостоянство во вкусах и стремлениях, наконец - беспокойную фантазию, которая всегда увлекает их от действительного к идеальному и отнимает в их глазах цену верному счастию дня[?] для прекрасной и несбыточной мечты. Напротив, философам общее мнение приписывает стремление к мудрости, как высшему благу жизни, непонятному для толпы и недостижимому для людей обыкновенных; вместе с ним оно почитает их неотъемлемыми качествами - несокрушимую силу воли, постоянство в стремлении к единой и неизменной цели, благоразумие в поступках, умеренность в желаниях, предпочтение полезного и истинного приятному и обольщающему, умение достигать в жизни благ прочных, действительных и наслаждаться, находя их источник в самих себе, в таинственной сокровищнице своего бессмертного духа, а не в призрачной внешности и калейдоскопической пестроте обманчивых обольщений земной жизни. И потому общее мнение видит в поэте любимое дитя, счастливого баловня пристрастной матери-природы, дитя испорченное, шаловливое, капризное, часто злое даже, но тем больше очаровательное и милое; в философе видит оно строгого служителя вечной истины и мудрости, олицетворенную правду в словах, добродетель в поступках и потому первого встречает оно с любовию, и если, оскорбляемой его легкостию, изъявляет ему иногда свое негодование, то не иначе, как с улыбкою на устах; второго встречает оно с благоговейным уважением, сквозь которое просвечивает робость и холодность. Одним словом, простое, непосредственное, эмпирическое сознание видит между поэзиею и философиею ту же разницу, как и между живою, пламенною, радужною, легкокрылою фантазиею и сухим, холодным, кропотливым и суровым брюзгою-рассудком. Но то же самое общее мнение, которое положило между поэзиею и философиею такую же разницу, как бы между огнем и водою, жаром и холодом, - то же самое общее мнение, или непосредственное сознание, указало им и одинаковое стремление к единой цели - к небу. Поэзии приписывает оно божественную силу восхищать к небу дух человеческий высокими ощущениями, возбуждая их в нем прекрасными нерукотворными образами общей жизни; делом философии поставляет оно роднить дух человеческий с тем же небом и теми же высокими ощущениями, но возбуждая их живым сознанием в мысли законов общей жизни.
Мы нарочно привели здесь простое, естественное сознание толпы: оно всем доступно и, вместе с тем, заключает в себе глубокую истину, так что наука вполне подтверждает и оправдывает его. Действительно, в самой сущности искусства и мышления заключается и их враждебная противоположность и их тесное, единокровное родство друг с другом, как мы увидим ниже.
Все сущее, все, что есть, все, что называем мы матернею и духом, природою, жизнию, человечеством, историею, миром, вселенною, - все это есть мышления которое само себя мыслит. Все существующее, все это бесконечное разнообразие явлений и фактов мировой жизни, есть ничто иное, как формы и факты мышления; следовательно, существует одно мышление, и, кроме мышления, ничто не существует.
Мышление есть действие, а всякое действие необходимо предполагает при себе движение. Мышление состоит в диалектическом движении, или развитии мысли из самой себя. Движение или развитие есть жизнь и сущность мышления: без них не было бы движения, а была бы какая-то мертвая, неподвижно-стоячая пребываемость первосущных сил только что наклюнувшейся жизни, без редкого определения, осуществившаяся въяве картина хаотического состояния души, с такой ужасающею верностию изображенная поэтом:
То была тьма без темноты;
То была бездна без пустоты,
Без протяженья и границ;
То были образы без лиц;
То
страшный мир какой-то был,
Без неба, света и светил,
Без времени, без дней и лет,
Без промысла, без благ и
бед,
Ни жизнь, ни смерть - как сонм гробов,
Как океан
без берегов,
Задавленный тяжелой мглой,
Недвижный,
мрачный и немой.
Точка отправления, исходный пункт мышления есть божественная абсолютная идея; движение мышления состоит в развитии этой идеи из самой-себя, по законам высшей (трансцендентальной) логики или метафизики; - развитие идеи из самой себя есть её прохождение через собственные моменты, как мы покажем это ниже самим примером.
Развитие идеи из самой себя или изнутри самой себя называется на философском языке имманентным. Отсутствие всяких внешних вспомогательных способов и толчков, которые мог бы представить опыт, есть условие имманентного развития; в жизненном содержании самой идеи заключается органическая сила имманентного развития, - так живое зерно заключает в недрах своих силу своего развития в растение, - и чем богаче жизненное содержание, в недрах зерна заключенное, тем могущественнейшее растение развивается из него, и наоборот: из жолудя и из маленького орешка развиваются - величественный дуб и огромный кедр, в облака упирающиеся своими вершинами, и из картофелины, которая, может быть, в 50 раз больше жолудя и в 1000 раз больше кедрового ореха, - огородная былинка, едва ли на несколько вершков возвышающаяся над землею.
Мышление необходимо условливает собою существование двух противоположных, как явление, сторон духа, которые обе находят в нем свое примирение, единство и тожество: это - дух субъективный (внутренний, мыслящий) и дух объективный (внешний первому, мыслимый, предмет мышления). Из сего ясно видно, что мышление, как действие, необходимо предполагает два противоположные [друг] другу предмета - мыслящий (субъект) и мыслимый (объект), и что оно невозможно без разумного существа - человека. После этого нас вправе спросить: каким же образом весь мир и сама природа есть ничто иное, как мышление?
Мыслимое с мыслящим - однородно, единосущно и тождественно, так что первое движение первобытной материи, стремившейся стать (werden) нашею планетою, и последнее разумное слово сознающего человека есть ничто иное, как одна и та же сущность, только в различных моментах своего развития. Сфера познаваемого есть почва, из которой возникает и образуется сознание.
Ничто, повидимому, так ни противоположно и ни враждебно одно другому, как природа и дух, и в то же время ничто так и ни родственно и ни единосущно одно с другим, как природа и дух. Дух есть причина и жизнь всего сущего; но сам по себе он есть только возможность бытия, но не его действительность; чтобы стать (werden) бытием действительным, он должен был явиться тем, что мы называем миром, и прежде всего стать природою.
Итак, природа есть первый момент духа, из возможности стремящегося стать действительностию. Но и тот первый шаг его к бытию действительному не был им сделан вдруг, но совершался в последовательном ряде множества моментов, из которых каждый ознаменовался особенною ступенью творения. Прежде нежели явились творения, населяющие землю, образовалась сама земля и образовалась не вдруг, а постепенно, перейдя через множество превращений, перетерпев множество переворотов, но так, что всякий последующий переворот был ступенью к её совершенству*. Закон всякого развития есть то, что каждый последующий момент выше предшествовавшего. Но вот планета наша готова, - и из недр её возникают миллионы созданий, образующие собой три царства природы. Мы видим их в беспорядке, в хаотическом смешении: на вершине дерева сидит птица, у корня змея сторожит свою добычу, возле пасется вол и т. д. Воля человека на одном небольшом пространстве соединяет самые разнородные явления природы: белого медведя, жителя полярных льдов, с львом и тигром, жителями знойных стран тропических; разводит в Европе американские растения - табак и картофель, и в северных странах, с помощью теплиц, возращает роскошные плоды вечно весеннего юга. Но в этом хаотическом беспорядке, в этой пестрой смеси, в этом бесконечном разнообразии теряется и исчезает только утомленный взор человека: разум же его видит в этих явлениях строгую последовательность, непреложное единство. Отвлекая от этих бесконечно-разнообразных и бесконечно-бесчисленных явлений природы их общие свойства, он доходит до сознания родов и видов, - и нестройный хаос исчезает перед ним, уступая место совершенному порядку; миллионы случайных явлений превращаются в единицы необходимых явлений, из которых каждое есть навсегда остановившийся в своем полете момент воплощения развивающейся божественной идеи! Какая строгая последовательность! Нигде нет скачков - звенья цепляются за звения и образуют единую бесконечную цепь, в которой каждое последующее звено лучше предшествовавшего! Коралловые деревья соединяют минеральное царство с растительным; полипы - животнорастения - соединяют живым звеном растительное царство с животным, которое открывается мириадами насекомых, этих как бы сорвавшихся с своих стеблей и летающих цветов, и, постепенно переходя до высших организаций, оканчивается орангутангом, этим неудавшимся человеком! Всему свое место и время, и каждое последующее явление есть как бы необходимый результат предшествовавшего: какая строгая логическая последовательность, какое - непреложно-правильное мышление! Но вот является человек - и царство природы оканчивается - начинается царство духа, но духа ещё порабощенного природе, хотя уже и порывающегося к свободе чрез победу над нею. Полу-зверь и полу-человек, он весь покрыт волосами, огромный стан его наклонен вперед, нижняя челюсть высунулась вперед, голени почти без икр, большой палец на ногах отстоящий; но его надежда уже не на одну силу, но и на ловкость и соображение: руки его вооружены, но не простою палкою, не дубиною, но чем-то вроде каменного топора, прикрепленного к длинной палке... В Австралии мы видим дикарей разделенными на племена: они пожирают подобных себе, - и физиологи говорят, что причина этого страшного заблуждения - их организация, требующая пищи из человеческого мяса, как наилучше претворяющегося в кровь и плоть питающихся им. Туземец Африки - ленивое, зверообразное, тупоумное существо, осужденное на вечное рабство и работающее из-под палки и смертельных истязаний. В Америке только мелкие племена, на окружающих её островах, были подвержены человекоядению; на материке же её были две огромные монархии, Перу и Мехика, представительницы высшего образования, до какого только могли достигнуть дикари высшей против других организации. Какая правильная постепенность, какая строго-непреложная последовательность в этих переходах из низшего рода в высший, из низшей организации в высшую, в этом бесконечном стремлении духа найти самого себя, как самосознающую личность. Принимая новую форму и, как бы не удовлетворяясь, ею, он не разрушает её, но оставляет, как воплощенный и навсегда прикованный к пространству момент своего развития, и принимает новую форму, как выражение нового момента своего развития. Бедные сыны Америки и теперь остались теми же, какими застали их европейцы.
_____________
* Новая Гренландия и теперь ещё представляет собой зрелище недостигшего своего развития материка.