Потребность в преобразованиях. Реформы и Полтава. Отсутствие преемственности
На посылках у Суворова бывали не одни молодые офицеры, но и генералы, гораздо старше его летами и породою. Да, мы не можем без улыбки сожаления слушать эти жалобные похвалы доброму старому времени; но мы понимаем, что простодушный народ тогдашний по-своему был прав. Скажем же ему от всего сердца: "вечная память и царство небесное!" Своими страданиями и тяжким терпением искупил он наше счастье и наше величие. Над гробами исторического кладбища не должно быть ни проклятий, ни непристойного смеха, ни ненависти, ни кощунства, но любовь и грустная, благоговейная дума...Но такова сама истина, таково непосредственное влияние гения: еще в разгар и самое тяжелое время реформы Петр имел почитателей не только в приверженных к себе людях, но и в тех, которые косо смотрели на его преобразование. Казалось, все, вопреки своему сознанию, признавали необходимость коренной реформы. И не могло быть иначе: Петр явился во время. Потребность преобразования сильно обнаружилась еще в царствование Алексея Михайловича, и уничтожение местничества при царе Феодоре Алексеевиче было тоже следствием этой потребности. Но все дело ограничивалось полумерами, не имевшими важных последствий. Нужна была полная, коренная реформа от конечностей тела до последнего убежища человеческой мысли; а для произведения такой реформы нужен был исполинский гений, каким явился Петр.
Полтавская битва не могла не иметь сильного нравственного влияния на народ: многие из самых ожесточенных приверженцев старины должны были увидеть в этой битве оправдание реформы. Правосудие и справедливость царя, свободный доступ к нему всех и каждого, эта готовность прощать личных врагов и злодеев при виде их раскаяния, эта готовность даже возвышать их, если, при раскаянии, видны были в них и способности, это божественное самоотречение от своей личности в пользу вечной правды, это высокое самоуничтожение в идее своего народа и своего отечества, - все это покорило Петру сердца и души подданных еще задолго до его кончины.
Но когда он умер, не оставив после себя никого подобного себе, - Русь оцепенела, словно удар грома оглушил ее. Лучшая часть народа, принесшая великие и невольные жертвы преобразованию, уже трепетала за участь преобразования и боялась возвращения прежнего варварства. Русь как будто предугадывала эту темную годину, когда ей надо будет влачиться по колее, проложенной Петром, не двигаясь вперед; она как будто чувствовала, что надолго закатилось ее лучезарное солнце, вновь взошедшее на ее небосклон с Екатериною Великою, чтобы уже более не оставлять его. [Но каким ударом была смерть Петра для его любимцев, для людей, созданных и образованных его зиждительным духом, его творческим гением! Вот что писал Неплюев о впечатлении, каким поразило его известие о смерти Петра: "1735 года, в феврале месяце, получил я плачевное известие, что отец отечества, Петр Великий, император первый, отыде от сего света. Я смочил ту бумагу горестными слезами как по должности о моем государе и подданных своих истинном отце, так и по многим его ко мне милостям; и - ей-ей! не лгу: был более суток в беспамятстве - да инако бы мне и грешно было, Сей монарх отечество наше привел в сравнение с лучшими державами, научил узнавать нас свои дарования и способности и одним словом: на что в России ни взгляни, все его началом имеет, и что б впредь ни делалось, от сего источника, черпать будут, а мне собственно был государь и отец милосердный. Да вчинит господь душу сего много трудившегося о пользе отечества монарха с праведниками" *.
Один старый солдат, по прозванию Кириллов, имел у себя маленький финифтяный портрет Петра, который он ставил, с образами, зажигал перед ним свечу и молился ему. Об этом донесли нижегородскому архиерею, при доме которого находился Кириллов. Архиерей осмотрел каморку солдата и, указав на портрет Петра Великого, сказал ему: "Старик, это между иконами стоит у тебя портрет Петра Великого?" -"Да, ; преосвященный владыко, образ батюшки нашего". "Но он, хотя был великий и благочестивый государь и достоин всего нашего почтения, однако ж церковь святая не сопричислила его к лику святых, а посему и не должно тебе персону его ставить между образами святых, зажигать перед оным свечу, а меньше еще молиться ему". –
"Не должно? (перебил речь его с великим негодованием солдат)-не должно? Вы его не знали, я знал: он был наш ангел-хранитель; защищал и охранял нас и все отечество от неприятелей; нес наравне с нами тяжести в походах, едал с нами одну кашу, обращался с нами, как равный и как отец; сам бог прославил его победами, не допустя коснуться до него смерти и раны; а ты говоришь: не должно образу его молиться!"- заключил солдат, проливая слезы. Как ни убеждал его архиерей, но солдат согласился только не ставить свечи перед портретом Петра, но оставил его с образами.
После этого как понятна эта песня, которую предание заставляет петь солдата на часах при гробе Петра Великого:
Ах, ты, батюшка, светел месяц,
Что ты светишь не по-старому,
Не по-старому, "не попрежнему,
Все ты прячешься за облаки,
Закрываешься тучей темною...
Расступися ты, мать сыра-земдя,
Ты раскройся, гробова доска,
Развернися ты, золота парча, '
И ты встань, проснись, православный царь...
Теперь должно нам перейти к личному характеру Петра, как государя, преобразователя и человека. Для этого нам нужно пробежать всю жизнь его и схватить в ней самые резкие черты. Со страхом и благоговением приступим мы к этому труду в следующей статье и постараемся дать почувствовать нашим читателям возвышенную сладость созерцания такой колоссальной личности, как была личность Петра. Созерцание всякого великого человека пробуждает нас от дремоты положительной жизни, от апатического равнодушия в прозе забот и нужд житейских, настраивает сердца к высоким чувствам и благородным помыслам, укрепляет волю на благие действия и на гордое презрение к пустоте и ничтожеству мертвого существования, и возвышает наш дух к началу всяческой жизни, к источнику вечной правды и вечного блага...
А кто же более нашего Петра имеет право на титло великого и божественного, и кто еще из нашей истории может быть ближе к нашему сердцу и духу?