Ошибке сделанные в рецензиях. Примирение с российской действительностью и ужас от этого
Спб. 1840 декабря 111
Однако ж, чёрт возьми, я ужасно изменяюсь; но это не страшит меня, ибо с пошлою действительностью я все более и более расхожусь, в душе чувствую больше жару и энергии, больше готовности умереть и пострадать за свои убеждения. В прошедшем меня мучат две мысли: первая, что мне представлялась случаи к наслаждению, и я упускал их, вследствие пошлой робости своего характера; вторая: мое гнусное отношение с гнусною действительностью.
Боже мой, сколько отвратительных мерзостей сказал я печатно, со всею искренностью со всем фанатизмом дикого убеждения! Более всего печалит меня теперь выходка против Мицкевича в гадкой статье о Менцеле: как! отнимать у великого поэта священное право оправдывать падение того, что дороже ему всего в мире и в вечности его родины, его отечества, и проклинать палачей его, и каких палачей? - казаков и калмыков, которые изобретали адские мучения, чтобы выпытывать у жертв своих деньги (били гусиными перьями по... раскладывали на малом огне благородпых девушек в глазах отцов их - это факты европейской войн нашей с Польшею, факта, о которых я слышал от очевидцев).
И этого-то благородного и великого поэта назвал я печатно крикуном, поэтом рифмованных памфлетов! После этого всего тяжелее мне вспомнить о "Горе от ума", которое я осудил с художественной точки зрения и о котором говорил свысока, с пренебрежением, не догадываясь, что это - благороднейшее гуманестическое произведение, энергический (и притом еще первый) протест против гнусной расейской действительности, против чиновников, взяточников, бар-развратников, против нашего... светского общества, против невежества, добровольного холопства и пр., и пр.8
О других грехах: конечно, наш китайско-византийский монархизм до Петра Великого имел свое значение, свою поэзию, словом, свою историческую законность; но из этого бедного и частного исторического момента сделать абсолютное право и применять его к нашему времени - фай - неужели я говорил это?.. Конечно, идея, которую я силился развить в статье по случаю книги Глинки о Бородинском сражении, верна в своих основаниях, но должно было бы развить и идею отрицания, как исторического права, не менее первого священного; и без которого история человечества превратилась бы в стоячее и вонючее болото, - а если этого нельзя было писать, то долг чести требовал, чтобы уж и ничего не писать. Тяжело и больно вспомнить!
А дичь, которую изрыгал я в неистовстве, с пеною у рта, против французов - этого энергического, благородного народа, льющего кровь свою за священнейшие права человечества, этой передовой колонны человечества au drapeau tricolore?
Проснулся я - и страшно вспомнил, мне о моем сне... А это насильственное примирение с гнусною расейскою действительностию, этим китайским царством материальной животной жизни, чинолюбия, крестолюбия, деньголюбия, взяточничества, безрелигиозности, разврата, отсутствия всяких духовных интересов, торжества бесстыдной и наглой глупости, посредственности, бездарности, - где все человеческое, сколько-нибудь умное, благородное, талантливое осуждено на угнетение, страдание, где цензура превратилась в военный устав о беглых рекрутах, где свобода мыслей истреблена до того, что фраза в повести Панаева - "Измайловский офицер, пропахнувшй Жуковым" (7), даже такая невинная фраза кажется либеральною (от нее взволновался весь Питер, Измайловский полк жаловался формально великому князю за оскорбление, и распространился слух, Панаев посажен в крепость), где Пушкин жил в нищенстве (8) и погиб жертвою подлости, а Гречи и Булгарины заправляют всею литературою с помощью доносов и живут припеваючи. ..
Нет, да отсохнет язык, который заикнется оправдывать все это, -и если мой отсохнет - жаловаться не буду. Что есть, то разумно; да и палач ведь есть же, и существование его разумно и действительно, но он тем не менее гнусен и отвратителен.
Нет, отныне для меня либерал и человек - одно и то же; абсолютист и кнутобой - одно и то же. Идея либерализма в высшей степени разумная и христианская, ибо его задача - возвращение прав личного человека, восстановление человеческого достоинства, и сам спаситель сходил на землю и страдал на кресте за личного человека. Конечно, французы не понимают абсолютного ни в искусстве, ни в религии, ни в знании, - да не это их назначение; Германия - нация абсолютная, но государство позорное и г---- (9). Конечно, во Франции много крикунов и фразеров, но в Германии много гофратов, филистеров, колбасников и других гадов. Если французы уважают немцев за науку и учатся у них, зато и немцы догадались, наконец, что такое французы, - и у них явилась эта благородная дружина энтузиастов свободы, известная под именем "юной Германии", во главе которой стоит такая чудная, такая прекрасная личность, как Гейне, на которого мы некогда взирали с презрением, увлекаемые своими детскими, односторонними убеждениями (10). Черт знает, как подумаешь, какими зигзагами совершалось мое развитие, ценою каких ужасных заблуждений купил я истину, и какую горькую истину - что все на свете гнусно, а особенно вокруг нас... Ты помнишь мои первые письма из Питера - ты писал ко мне, что они производили на тебя тяжелое впечатление, ибо в них слышался скрежет зубов и вопли нестерпимого страдания: от чего же я так ужасно страдал? - от действительности, которую называл разумною и за которую ратовал...
Странное противоречие! К приезду Каткова я был уже приготовлен, - и при первой стычке с ним отдался ему в плен без противоречия (11). Смешно было: хотел спорить, и вдруг вижу, что уж ни сил, ни жару, а через 1/4 часа вместе с ним начал ратовать против всех, сбитых с толку мною же...
С нетерпением жду от тебя портретов Джемсон - они ужасно интересуют меня". "Двенадцатую ночь" прочел - чудо, прелесть, только самый тяжелый гений может создавать такие легкие вещи, и Рётшера разбор “Лира” меня много интересует, хотя, признаюсь, и не так, как Джемсон. Герцен кричит против статьи Рётшера о "Wahlverwandschaften., и -знаешь ли что? Мне хочется с ним согласиться: Рётшера уважение к субстанциальным элементам жизни мне не нравится (может быть, потому, что я теперь в другой крайности); в статье о 4 драмах Шекспира меня даже оскорбил его взгляд на эту Люцию, которая, не любя Флоуердена, гоняется за ним в качестве верной жены". Для меня баядерка и гетера лучше верной жены без любви, так же, как взгляд сенсимонистов на брак лучше и человечнее взгляда Гегелевского (т. е. который я принимал за Гегелевский). Что мне за дело, что абстрактным браком держится государство? Ведь оно держится и палачом с кнутом в руках, однако ж палач все гадок. Я даже готов согласиться с Герценом, что Рётшер не понял романа Гете, что он не апология, а скорее протест против этого собачьего скрещивания с разрешения церкви (14). Ведь Бауман подкусил же (15) Рётшера на этой статье, доказавши, что коллизия произошла потому, что брак был недействителен в смысле разумности. Подбивай-ка Кронеберга перевести "Лира", который опозорен на Руси переводом Якимова и переделкою Каратыгина. Кронеберг пишет ко мне, что не имеет сил приняться за “Ричарда 1”, и прислал мне 1 акт "Гамлета", которого нельзя поместить, как отрывок уже из известной глупой нашей публике пьесы (16).
Ты весь погрузился в греческий мир - это хорошо - чудный мир! Я сам один вечер блаженствовал, погрузясь в нега. Есть книга, глупая там, где высказывается личность автора, драгоценная по фактам - "Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов" Шевырева. В ней (стр. 17- 19) переведен гимн Гезиода к музам - боже мой, что это такое! Не могу удержаться, чтобы не выписать места: "Они неумолчным гласом прославляют, во-первых, священный род богов, и сначала поют тех, которых произвели Земля и Уран широкий, и тех, кой произошли от них, - боги - дарители благ; во-вторых, Зевеса, отца богов и людей, славя от начала до конца песни, как он могучее всех богов, и как велик своею властью.
Потом уже поют род человеков и исполинов силы и увеселяют на Олимпе ум Дня, олимпийские дщери Дня Эгиоха, которых в Пиэрии родила отцу Крониду Мнемозина, владычица нив Элевфира: отраду в бедах, облегчение в печалях. Девять крат соединялся с ней благосоветный Зевес, вдали от бессмертных восходя на святое ложе. Когда же год, течением часов, дней и месяцев, исполнился, Мнемозина родила девять дщерей, согласных мыслию, у которых песнь всегда на уме, а в груди беззаботное сердце (как у В. И. Красова)...
Кого почтут дочери великого Дия, на кого из царей благорожденных взглянут приветно, - тому язык обольют сладкой росой, у того из уст слова текут медом - Прочти сам вполне в книге - божественно хорошо. Экой народец! Вот миросозерцание-то! Земная поэзия, по их понятию, могла воспевать только прошедшее и будущее, а небесная (музы) - и настоящее, потому что у богов и самая жизнь - блаженство.
А вот, не хочешь ли полюбоваться, как Платон понимал красоту: "Красота одна полутала здесь этот жребий - быть пресветлою я достойною любви. Не вполне посвященный, развратный стремившийся к самой красоте, не взирая на то, что носит ее имя; он не благоговеет перед него, а, подобно четвероногому, ищет одного чувственного наслаждения, хочет слить прекрасное с своим телом. .. Напротив того, вновь посвященный, увидев богам подобное лицо, изображающее красоту, сначала трепещет; его объем лет страх, потом, созерцая прекрасное, как бога, он обожает, и если бы не боялся, что назовут его безумным, он принес бы жертву предмету любимому..." Мне кажется, что Платон в греческой философии то же, что Гомер в поэзии - колоссальная давность! Счастливчик плут Кудрявцев, что знает эллинскую поэтику.
Бога ради, Боткин, пиши скорее о "Прометее", - это у нас и ново и полезно, а я просто с ума сойду от твоей статьи - даю тебе вперед честное слово. (Да кстати: отдавай своя статьи переписчику и, просмотрев уже, отсылай - ведь это тебя не разорит, а, между тем, избавит от египетской работы самому переписывать и неудовольствия видеть в печати статью свою с чудовищными опечатками и искажениями. С твоей руки нет возможности набирать.
Не можешь представить, как я рад, что ты согласился с моими понятиями о журнале на Руси; мне кажется, что я вновь приобрел тебя. Насчет исторических статей взяты меры, - и Герцен уже переводит из книги Тьерри о Meровингах и будет обрабатывать другие вещи в этом роде. Его живая, деятельная и практическая натура в высшей степени способна на это. Кстати: этот человек мне все больше и больше нравится. Право, он лучше их (18) всех; какая восприимчивая, движимая, полная интересов и благородная натура! О6 искусстве я с ним (19) говорю слегка, потому что оно и доступно ему только слегка, но о жизни не наговорюсь с ним. Он видимо изменяется к лучшему в своих понятиях. Мне с ним легко и свободно. Что он ругал меня в Москве за мои абсолютные статьи, - это новое право с его стороны на мое уважение и расположение к нему.
В XII № "Отечественных Записок" прочтешь ты отрывок из его "Записок" - как все живо, интересно, хотя и легко (21). Что ты не ездишь к Огареву - воля твоя, может быть, ты и прав, с своей точки зрения; но я теперь по теории поддерживаю отношения с людьми...(22) …в нем нет ни почвы, ни воздуха для благодатных семян духа; он лучше всего доказывает, что человек может развиваться только на общественной почве, а не сам по себе. Все эти люда не истекали кровью при виде гнусной действительности, или созерцая свое ничтожество. Я понимаю, почему Анненков так мало полюбился тебе: он нисколько не хуже Панаева и Языкова, даже характернее, личнее их, но и на нем питерская Шить, к которой я уже пригляделся, а ты еще нет. Да, Боткин, только в П. (сочти эту букву хоть за... - ты не дашь промаха) сознал я, что я человек и чего-нибудь да стою, только в Питере узнал я цену нашему человеческому, святому кружку.