Отсутствие литературы. Доказательство. Талант из денег. Для литературы необходимо общество
Уничтожьте зло, вы уничтожите и добро, ибо без борьбы нет заслуги. Итак, я смотрю на "Библиотеку для Чтения" совсем с другой точки зрения: она ни на волос не возвысила нашей литературы, но и не уронила ее ни на волос. Творить все из ничего может один только бог, а не "Библиотека для Чтения"; оживлять можно умирающего, а не несуществующего.Нельзя создать деньгами таланта, нельзя и убить его ими. Где бы ни написали, в каком бы журнале ни помещали своих изделий и сколько бы ни получали за них гг. Греч, Булгарин, Масальский, Калашников, Воейков: они всегда, и везде останутся теми же, но г. 0. не изменит себе ни в "Новоселье", ни в "Библиотеке для Чтения".
Итак, по моему мнению, "Библиотека для Чтения" доказала практически, a posteriori, и, следовательно, несомненно, что у нас нет литературы: ибо, имея все средства, она ни в чем не успела. Это не ее вина, ибо
-Как можно, чтобы мерзлый пар Среди зимы рождал пожар? (128)
Горе тому художнику, который пишет из денег, а не из безотчетной потребности писать! Но когда он вывел из мира души своей этот бесплотный идеал, который томил и мучил его, когда вдоволь налюбовался и насладился своим творением, то почему не продать ему его?
Не продается сочиненье.
Но можно рукопись продать (129).
Другое дело картина: продавши ее, художник расстается со своим созданием, лишается любимого чада своей фантазии; но словесное произведение, благодаря остроумному изобретению Гуттенберга, всегда при нем: почему же дарами природы не вознаградить несправедливости фортуны? Разве не деньгами английские и французские журналы достигли той высокой степени совершенства, на которой мы теперь видим их?
Итак, "Библиотека для Чтения" виновата не в том, что дорого платит российским авторам, а в том, что надеялась, разумеется, для благосостояния собственного своего кармана, наделать талантов посредством денег. Одна из главных обязанностей русского журнала есть знакомить русскую публику с европейским просвещением. Как же знакомит с ним нас "Библиотека для Чтения"? Она укорачивает, обрубает, вытягивает и переделывает на свой манер переводимые ею из иностранных журналов статьи, и еще хвалится тем, что сообщает им особенного рода, ей собственно принадлежащую, занимательность. Ей и на ум не приводит, что публика хочет знать, как думают о том или другом в Европе, а отнюдь не то, как думает о том или другом "Библиотека для Чтения". И потому переводные статьи в "Библиотеке для Чтения" не имеют никакой цены.
Какие, например, повести переводит она? Изделия г-ж Мидфорд и других, пишущих вроде покойника Дюкре-дю-Мениля и Августа Лафонтена с братнею. Теперь, какова ее критика? Вам, верно, известны ее отзывы о сочинениях гг. Булгарина, Греча, Калашникова и гг. Хомякова, Вельтмана, Теплякова и др. При разборе "Черной женщины" критик "Библиотеки" изложил всю систему анатомии, физиологии, электричества и магнетизма, о коих и помину нет в упомянутом романе: признаюсь - чудесная критика!
Какие же гении Смирданского периода словесности? Это гг. Барон Брамбеус, Греч, Кукольник, Воейков, Калашников, Масальский, Ершов и мн. др. Что сказать о них? Удивляюсь, благоговею - и безмолвствую! Замечу о первом только то, что после известной статьи в "Телескопе": "Здравый смысл и Барон Брамбеус", почтенный Барон сначала приумолк, а потом пустился в нравственность на манер г. Булгарина и из подражателя “Юной словесности” учинился подражателем автора Выжигиных (130). Барон Брамбеус есть мизантроп, сиречь человеконенавистник: смесь Руссо с Поль-де-Коком и г. Булгариным, он смеется и издевается над всем и гонит особенно просвещение.
Человеконенавистники бывают двух родов: одни ненавидят человечество, потому что слишком любят его, другие потому, что, чувствуя свое ничтожество, как бы в отмщение за себя изливают свою желчь на все, что сколько-нибудь выше их... Без всякого сомнения. Барон Брамбеус принадлежит к первому роду человеконенавистников...
Последний, то есть 1834 год, был ознаменован только появлением двух романов г. Вельтмана и "Дмитрием Самозванцем" г. Хомякова: все остальное не стоит и упоминовения. Г. Хомяков принадлежит к числу замечательных талантов Пушкинского периода. Впрочем, его драма есть замечательный шаг вперёд для автора, а не для русской литературы. Отличаясь многими лирическими красотами высокого достоинства, она очень мало имеет драматизма.
Итак, вот я рассказал вам всю историю нашей литературу, перечел все ее знаменитости от Ломоносова, первого ее гения, до г. Кукольника, последнего ее гения.
Я начал мою статью с того, что у нас нет литературы: не знаю, убедило ли вас в этой истине мое обозрение, только знаю, что если нет, то в том виновато мое неуменье, а отнюдь не то, чтобы доказываемое мною положение было ложно. В самом деле, Державин, Пушкин, Крылов и Грибоедов - вот все ее представители, других покуда нет и не ищите их. Но могут ли составить целую литературу четыре человека, являвшиеся не в одно время? И притом разве они были не случайными явлениями? Посмотрите на историю иностранных литератур. Во Франции вскоре после Корнеля явились Расин, Мольер, Лафонтен и многие другие; потом в эпоху Вольтера сколько было знаменитостей литературных! Теперь: Гюго, Ламартин, Делавин, Барбье, Бальзак, Дюма, Жанен, Евгений Сю, Жакоб Библиофил и столько других. В Германии: Лессинг, Клопшток, Гердер, Шиллер, Гете были современниками. В Англии, в последнее время, Байрон, Вальтер-Скотт, Томас Мур, Кольридж, Сутей, Вордсворт столько других явились почти в одно время. Так ли у нас? Увы!.. "Библиотека для Чтения" доказала великую и плачевную истину. Кроме двух или трех статей г. 0., что вы прочли в ней заслуживающего хотя какое-нибудь внимание? Ровно ничего.
Итак, соединенные труды всех наших литераторов не произвели ничего выше золотой посредственности! Где же, спрашиваю вас, литература? У нас было много талантов и талантиков, но мало, слишком мало художников по призванию, то есть таких людей, для которых писать и жить, жить и писать - одно ж то же, которые уничтожаются вне искусства, которым не нужно протекций, не нужно меценатов, или, лучше сказать, которые гибнут от меценатов, которых не убивают ни деньги, ни отличия, ни несправедливости, которые до последнего вздоха остаются верными своему святому призванию. У нас была эпоха схоластицизма, была эпоха плаксивости, была эпоха стихотворства, эпоха романов и повестей, теперь наступила эпоха драмы, но еще не было эпохи искусства, эпохи литературы. Стихотворство наше кончилось, мода на романы видимо прошла теперь терзаем драму. И все это без причины, все это из подражательности: когда же наступит у нас истинная: эпоха искусства?
Она наступит, будьте в том уверены! Но для этого надо сперва, чтобы у нас образовалось общество, в котором бы выразилась физиономия могучего русского народа, надобно, чтобы у нас было просвещение, созданное нашими трудами, возращенное на родной почве. У нас нет литературы: я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов. Присмотритесь хорошенько к ходу нашего общества, и вы согласитесь, что я прав. Посмотрите, как новое поколение, разочаровавшись в гениальности и бессмертии наших литературных произведений, вместо того, чтобы выдавать в свет недозрелые творения, с жадностью предается изучению наук и черпает живую воду просвещения в самом источнике (131). Век ребячества проходит видимо. И дай бог, чтобы он ушел скорее! Но еще более дай бог, чтобы поскорее все разуверились в нашем литературном богатстве! Благородная нищета лучше мечтательного богатства.
Придет время, просвещение разольется в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится, и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа. Но теперь нам нужно ученье! ученье! ученье! Скажите, бога ради, может ли в наше время обратить на себя внимание какой-нибудь недоучившийся мальчик, хотя бы он был наделен от природы и умом, и чувством, и талантом? Этот вечный старец Гомер, если он, точно, существовал на свете, конечно, не учился ни в Академии, ни в Портике, но это потому, что тогда их и не было, это потому, что тогда учились из великой книги природы и жизни, а Гомер, если верить преданиям, ревностно изучал природу и жизнь, обошел почти весь известный тогда свет, и сосредоточил в лице своем всю современную мудрость. Гете, вот Гомер, вот прототип поэта нынешнего времени!
Итак, нам нужна не литература, которая без всяких с нашей стороны усилий явится в свое время, а просвещение! И это просвещение не закостенеет, благодаря неусыпным попечениям мудрого правительства. Русской народ смышлен и понятлив, усерден и горяч ко всему благому и прекрасному, когда рука царя-отца указывает ему на цель, когда его державный голос призывает его к ней! И нам ли не достигнуть этой цели, когда правительство являет собою такой единственный, такой беспримерный образец попечительности о распространении просвещения, когда оно издерживает такие громадные суммы на содержание учебных заведений, ободряет блестящими наградами труды учащих и учащихся, открывая образованному уму к таланту путь к достижению всех отличий и выгод! Проходит ли хотя один год без того, чтобы со стороны неусыпного правительства не было совершено новых подвигов во благо просвещения, или новых благодеяний, новых щедрот в пользу ученого сословия? Одно учреждение сословия домашних наставников и учителей должно повлечь за собой неисчислимые блага для России, ибо избавляет ее от вредных следствий иноземного воспитания.
Да! у нас скоро будет свое, русское, народное просвещение; мы скоро докажем, что не имеем нужды в чуждой умственной опеке. Нам легко это сделать, когда знаменитые сановники, сподвижники царя на трудном поприще народоправления, являются посреди любознательного юношества, и в центральном храме русского просвещения, возвещают священную волю монарха, указывать путь к просвещению, в духе православия, самодержавия и народности...(132).